Арагон
1. Вообразите зиму, 1926:
О это нескончаемое лето
Я дням теряю счет и кратким передышкам
В кафе
Там люди в белых блузах рай открыли
Оставив в доках ангельские крылья
Я сам не свой в потоках автострад
Где жар гудрона где полдневный ад
Где липко все язык ресницы сердце а мой дворец
Пылает как фасад доходного строенья
И остается ждать спасительного снега
А он бесспорно жжет
Поскольку я давно живу в котельной
Воображаю холод который называют жгучим
Он ярче пламени и пляшет веселей и жжет больней
Вот погребок всегда открытый для бродяг
Где всем дают в кредит Вот вам зима
Но этот зной не кончится вовек
Я не знаком с прохладою роскошных ресторанов
Она для богачей для их собак и жен
Для их автомобилей
Для всех кто пыль в глаза пускает
Ролс-Ройсы попивает кюрасао
А крали этих индюков бросают двадцатифранковую монету
Как мы бросаем сахар в слишком крепкий
Аперитив
Маячу по ту сторону стекла
Маячу и маячу
Но им от моего не скрыться взгляда
2. При советской власти некоторые советские люди начала 1980-х, - автор этих строк, например, – относились немного с почтением к этому представителю современной французской поэзии.
Ну а как же – сюрреалист ведь! Один из его Отцов-Основателей! А в СССР в 1980-е годы не было имени почетнее Сюрреалиста.
Опять же, Левый Радикал, Борец за Мир – тоже были довольно почитаемые титулы, ибо ассоциировались с 1960-ми, битласами, хиппи и всей прочим этого рода. И Друг СССР, что тоже было не позорно – и Пикассо был Друг СССР, и Маркес, и Фриш, и кто угодно еще.
3. В Предисловии к имевшейся у меня книге Арагона (Арагон. Поэзия: пер. с фр. – М.: Худож. лит., 1980), написанном Т.Балашовой сообщалось и еще круче – что и «сюрреалистический анархический нигилизм он принимал», хотя и «до определенного предела», и что в его поэзии «много чисто игровых каламбуров и темных метафор», и что отчетлива резкая сатирическая интонация», и «бескомпромиссная ненависть», и все остальное. Как же такого человека было не почитать?
(О том, что он был еще и членом яроультрасталинистской ФКП и, при Сталине, – официальным классиком соцреализма, автором пятитомного (!) романа «Коммунисты», многократным лауреатом Сталинской премии, и обо всем прочем в этом духе в СССР к середине 1970-х старались не напоминать. К середине 1970-х советские начальники уже догадались, что им будет гораздо почетнее, если Другом СССР будет «старый дадаист», нежели классик соцреализма и стойкий сталинец.)
Вот, вышеизложенным руководствуясь, я, автор этих строк, в ту пору именно как раз двадцатидвухлетний неофутурист-авангардист, эту вот книгу и приобрел. И был очень этому рад: книги в то время были ДЕФИЦИТ. А уж такие!
4. Правда, жизнь так сложилась, что я ее так и не прочел: то и се, ураган жизненных штормов и сплошная ярость бытия, поэтому я ее пролистал наскоро, да кому-то и отдал ее на временное хранение, ибо в те времена проживал по разным местам, ведя, как и положено, образ жизни отверженного скитальца.
И вот она с 1982 и хранилась у разных людей в городе Тюмени, передаваемая из руки в руки, пока летом 2000 года – о диво! – очередным ее хранителем не была мне возвращена в целости и сохранности. Вот какие бывают некоторые явления текущей жизни!
Ну вот я ее, получив, сразу и применил к делу извлечения прибавочной стоимости из поэзии – в смысле, пишу эту статью, за которую получу деньги.
5. Если необходимо высказать свое мнение об А. - оно примерно таково. Прочитай я его тогда, сразу, в 1982-м, как положено, – оно бы мне, вышепроцитированное стихотворение, конечно понравилось бы. Я и сам был тогда такой: «энгри, хангри энд янг», - злой, молодой и голодный, и тоже примерно такие стихи писал: про то, что летом очень жарко, поэтому нужно у богачей их богатства – прежде всего, конечно, «краль этих индюков» – поотобрать и передать более достойным, авторам футуристических стихотворений в первую очередь.
Да, тогда бы мне оно бы, конечно, – – – А теперь…
А теперь – «стихи как стихи», вот и все, что я могу об этом сказать.
6. Ежели кто желает неких рассуждений общего плана – что же, их тоже есть у меня. Вот, пожалуйста, о различиях между коммунизмом западным и российским нынешним.
Западный коммунизм именно в этом и состоит: отобрать у богачей роллс-ройсы, краль, прохладу в зной и всё остальное – и забрать себе. А вот наш, российский, зюгановский, – он не такой. Он куда радикальнее: он – не чтобы это забрать себе. А он - чтобы такого вообще не было!
В июне 1996-го года, вот когда я это понял – когда были выборы между Ельцыным и Зюгановым.
И я обитал тогда в местности под названием Бутырский Хутор. И я летним утром, когда вся красота и прочее, побежал за пивом, и я его купил. И потом стоял возле метра «Дмитровская» и его пил, глядя на кипение жизни, и думал: неужто коммунистам вот это все – ларьки, красотки, пиво в любое время дня и ночи, все прочее замечательное и офигительное, которое нам даровано капиталистическим образом жизни – действительно ненавистно и неужто им будет нравиться больше, если будет холод и зима, если бабы будут в фуфайках и ушанках, и весь прочий послевоенный сталинизм?
И понял: да! Действительно им это все – ненавистно, и действительно им хочется, чтобы всего этого – не было. И бабы, действительно, им будут больше нравиться – в навозе, керзаках и фуфайках. Деревня! Деревенские они люди! И эта вся городская суета и кипение, пестрота и мелькание – все это действительно их только раздражает и бесит, и уж никак не радует.
7. Впрочем, это не только зюгановский коммунизм такой – скорее, вообще азиатский.
Красные кхмеры, например, Пол Пот и прочие, они ведь, захватив Пномпень, вовсе не стали зажигать по нему на захваченных «Роллс Ройсах», а тут же, в течение суток, приступили именно к его целенаправленному уничтожению. [[Категория:девяностые]