Саяны

Скорый поезд №34 Абакан - Москва, идёт через Тюмень. Многим из тюменщиков доводилось на нём езживать в Москву. При этом с ними происходили весьма удивительные истории. Вот, например, что приключилось с Неумоевым Р., описанное им самим специально для "Тюменщиков" ещё аж в 1995 году.

1. Ромыч: "Как известно, вокзалы в нашей стране — места весьма удивительные и замечательные. Если там провести не 20-30 мин. в ожидании поезда, за которые можно успеть разве что нажраться в буфете коньяку, подружиться с цыганами, получить по морде и быть ограбленным, а провести там целую ночь и хорошенько оглядеться, то можно увидеть что-нибудь из нынешней жизни и более того. Например.

Как-то раз, не так, впрочем и давно сидим мы, то есть я, Роман Неумоев с Андреем Гофлиным у моего подъезда и курим. Как вдруг я ему и говорю:

— Слушай. Ты мне скажи, наконец, честно. Ты душу спасать думаешь?

Он свои брежневские брови хмурит, молчит какое-то время, не знает, что на такой вопрос и ответить. Но, наконец, вынужден сознаться, что хоть он — головушка и забубенная, но и его бессмертную душу тоже надо спасать. Но Андрюха, если кто его знает, он реалист безжалостный и говорит мне, что здесь, в Тюмени он свою душу спасать не в состоянии. И мне не советует. Тут нашим душам полнейший "кукен-кракен". Вывод — в схиму! А чего долго думать? Десять минут на сборы, едем к Гофлину, берем денег, садимся в тачку — и на вокзал. Расклад, значит, такой: Андрюха едет в схиму, а я его до туда сопровождаю.

На вокзале в Тюмени, как и во многих других местах, идут своим чередом всяческие демократические процессы и реформы. В центре вокзала теперь отгорожено пространство для пассажиров с билетами и деньгами. Причем, чтобы попасть из одного конца вокзала в другой его конец надо либо платить, либо быть уже безвозвратно пассажиром, либо идти через привокзальную площадь. Таким образом, и здесь налицо стремление к достижению Божественного порядка, а именно — к разделению всего обитаемого пространства на Рай и, так сказать, тьму внешнюю. В "Раю", разумеется, всяческие блага: удобные, слегка напоминающие форму вашего таза, пластмассовые кресла, телевизор, буфет без очереди, два мента в милицейской будке, ну и, короче, покой и культурный отдых.

Во тьме внешней — все то, с чем можно познакомиться буквально за полчаса: цыгане, алкоголики, молодые люди из тюменского "ОблРэкет"а, грязь, вонь, чемоданы, тюки, лица кавказских национальностей, и т.д. плюс возможность нажраться во всех других буфетах, которых 4 или 5, не помню уже.

Так как мы с Гофлиным не на рок-фестиваль едем, а я уже сказал куда, то мы ведем себя соответственно — то есть портвейн не пьем, а пьем коньяк, а потом еще и пива, и сосиски какие-то взяли. Ну дело простительное — в последний раз! И время от времени бегаем к проходящим поездам и сулим проводницам солидные вознаграждения, чтобы только взяли. Судьба нам не благоволит ни коим образом. Ну что ж, главнейший постулат православия и золотое правило схимника: "Смиряйся!"

смиряться

Смиряться мы начали с того, что для начала купили наконец билеты, как все остальные граждане. Сразу стало легче. Потом смиренно дождались, когда прибудет, с обычным в таких случаях опозданием, наш пресловутый Абакан-Москва "Хакасия". Ну у нас настроение приподнятое. Вот оно, как раньше! Приключение! Милые проводницы шутят и кокетничают. Напускают на себя строгости и суровости, но, на самом то деле, к ним потом и в гости можно заглянуть. Ан, нет! Не спит враг рода человеческого, а есть Указ пресловутого Е.Б.Н.-а "Об усилении работы по охране порядка на транспорте"...

То есть: в ответ на наши с Гофлиным приветствия, проводница что-то сумрачно пробурчала и проводила нас нехорошим взглядом, с удовольствием про себя отмечая "Выпившие! Ага, христовенькие, погодите..."

Ничего еще не подозревая и не замечая, занимаем купе, где обнаруживаем гражданина кавказской национальности. Выглядит гражданин прилично, но нервно. Только мы обосновались и тут — как в фильме "Место встречи изменить нельзя":

— Ну?

— Вот тебе и ну! А через две недели заявляются ко мне архангелы. За рога, как говорится, и в стойло.

Забегает проводница и сразу давай кричать: "Чего это вы половик мне весь сбуровили?". Мы, туда-сюда. Вступаем в пререкания. Это, мол не мы. Да и что тут такого. Подумаешь половик какой-то. А через две минуты ОМОНовцы с дубинками заявляются в купе. На выход! За рога, как говорится, и во тьму внешнюю.

Вот она, наша жизнь. Только что сидели мы королями в купе. И вот, мы уже на холодном ветру, в руках у нас то, что еще минуту назад казалось нам билетами, а теперь это уже не билет, а "пюстая бумажка" и акт, что мы нарушали порядок на транспорте. Это у нас. А у проводницы: свободные места, куда она тут же, несомненно, присовокупила парочку кавказцев и положила на карман этак штук четыреста. Ну, думаю, во вражина работает, не пущает, окаянный, Андрюху Гофлина в схиму.

снова

Иные, не совсем стойкие и решительные паломники могли бы, чего доброго пасть при таком повороте дел в уныние. Но мы не таковы. Мы купили еще одни билеты и очень смиренно, буквально тихими стопами-с доехали, таки до Москвы. Ну а Москва, она имеет, среди прочих чудодейственных своих свойств, такое, что все расставляет по своим местам. Так что сопровождавший Гофлина я, то есть Ромыч, отправился в Псково-Печерский монастырь, а Гофлин сел на стакан у Немирова.

Впрочем, это уже не интересно.

ещё ромыч

Кроме того, тюменский вокзал нынче примечателен тем, что на нем местным ментам дают по роже простые гопники из г. Нижневартовска как раз посреди зала для пассажиров с билетами около будки с надписью "милиция", а на привокзальной площади вот уже два года открыто чуть ли не самое большое в Тюмени казино, куда меня упоминавшийся уже, кажется где-то М. Жилин (см.), он же "Сэр", пытался заманить.

И один раз даже заманил и соблазнил игрой в карты, смирновочкой и прочими удовольствиями, да я в другой раз не пошел, а не будь дурак сбежал по дороге.»

немиров

Немиров М. просит добавить, что и его дважды ссаживали с именно поезда "Абакан-Москва", и тоже за якобы пьянство; один раз меня высадили в 1990 году на станции Балезино в Удмуртии, второй раз — в 1995 году в Муроме.

То есть, видимо, Р. Неумоев прав, и они, суки, действительно превратили это дело в выгодный бизнес.

балезино

Вот одна из этих историй — 1990, сентябрь.

Автор этих строк, проведя лето в Надыме (см. видеомагнитофон http://old.russ.ru/krug/20011116n.html), направляется в Москву — и через Тюмень.

Самолёт. Указанная Тюмень. Две недели, проведенные там в различных занятиях, некоторые из которых описаны, напр. в сообщ. [Воровского] ул и Цветки домашние. Поезд — этот вот самый Абакан — Москва, который и должен понести меня в столицу нашей родины.

Дорога, как известно, полна неожиданностей и опасностей. Поэтому добрый Бакулин дал в дорогу пачку таблеток — чтобы со мной ничего не случилось, чтобы я никуда ни во что не встрял по пути, сказал Бакулин, вот на ночь две таблеточки прими — до самой Москвы спать будешь.

Пояснение 1: дорога от Тюмени до Москвы занимает 36 часов.

Примечание 2: таблетки эти были — аминазин.

Примечание 3: что такое на самом деле аминазин, я узнал только лет через восемь: это средство буйных шизофреников усмирять. Сейчас смирительных рубашек и разных прочих ужасов из кинокомедий лет уж сорок нет, сейчас вместо них аминазин: взбунтовался некий Н. по причине внутренних переживаний, — теперь совсем никакой нет нужды его бить, вязать, крутить, всего-то и нужно ему воткнуть шприц в жопу (или таблетку в рот) — через пять минут будет спать, а когда проснется будет тихий и смирный. (А подержать его непрерывно на аминазине годик — будет на всю оставшуюся жизнь тихим безобидным овощем.)

И вот.

Наступает вечер отправления. Вот и поезд. Вот и я, в него садящийся. Билет у меня был купейный. В купе уже спит некий неизвестный человек, а еще два места пустых. Аминазин я хоть и не знал еще, что это такое, но на всякий случай пить его пока не стал, а залег на верхнюю свою полку и решил спать пока так, без посторонней помощи, потому что я был усталый. А там посмотрим. И я спал.

утро

Шум, гам, хохот, звон стаканов, и, главное, — дергание меня за ногу, вот что является причиной пробуждения меня в ранний утренний солнечный час: мужик, хватит спать, слезай, у нас тут жизнь коромыслом!

И жизнь там, действительно, коромыслом — солнце сияет во всю дурь своим особенным сиянием, каким оно сияет только по утрам, когда просыпаешься в летящем на всем ходу поезде железной дороги, за окнами летят черные леса с елками, грохочут колеса, поют прочие трубные и ликующие звуки, а на белой салфеточке на железнодорожном столике у окна стоят, звеня, налитые до половины стаканы, и в них сверкает жидкость настолько особо прозрачная и ослепительная, что сразу понятно, что это не какая-нибудь там ничтожная аква кипечанната из бачка в хвосте вагона, а это — самая натуральная водка, вот что.

И как только мною было спрыгнуто с верхней полки, тут же этот стакан является сунутым мне в руку, и я, не умывшись и не разлепив толком и глаз — его выпиваю. И понеслось:

Хуярит поезд, сука, так еби,
Хуярит поезд, аж гром гремит, —
Да, видно, плочены не зря за скорость башли, —
Хуярит проезд, пиздячит блядь, ебашит!

И мы мчимся. И водки — море разливанное. И мы ее — пьём.

водкоторговцы

Люди, двое, которые ночью подсели на два вышеупомянутых пустовавших в Тюмени места в купе — они вот что за люди: они этой водкой — спекулируют.

Здесь, в нашем купе, у них база: баулов, и преогромных, штук, так, наверно, шесть, и все — с водкой; время от времени они нагружают из этих баулов кожаную сумку через плечо, и один из этих двух уходит, чтобы с этой сумкой идти по вагонам и тайно этой водкой торговать. Время было жесточайшего, если кто забыл, антиалкоголизма, и приобрести спиртной напиток, а уж тем более в поезде дальнего следования, можно было только вот таким подпольным способом.

А потом он возвращается, распродав очередную партию, и в честь этого открывается бутылка и выставляется на стол, и — — —

Водка при этом, что интересно, была — для конспирации! — разлита в бутылки из-под ессентуков, и крышечки на бутылках были положенного ессентучного типа, и этикетка была наклеена соответствующая — «Ессентуки 17», но это был обман: в бутылку была именно она, водяра. И мы с ней поступали соответственно ей природе.

угар

Состояние полного угара было достигнуто быстро, примерно через час. Уже откуда-то появились и карты — причем, что интересно, почему-то порнографические — и игра в них, и игра на деньги между этими двумя, с водкой, и четвертым попутчиком, тем, который спал, когда я сел в поезд, и который оказался инженером из Новосибирска, едущим в командировку в Ярославль; и вот уже и кипы денег на столике — трешки, пятерки, десятки. Я благоразумно играть отказался, а продолжал только с восторгом пить халявную водку.

А потом — вдруг, одномоментно, неизвестным образом, как гром среди ясного неба! — хаос, безумие, распахиваемая дверь, вламывающиеся менты, которые хватают нас, бьют дубинками, тащут по коридору поезда, заломив руки, тащут и далее по станции (как выяснилось впоследствии, именуемой Балезино, — Удмуртская АССР), чтобы бросать в вытрезвитель линейного отделения милиции указанной станции, и держать до утра, невзирая на наши вопли и крики о беззаконии, и о том, что мы ничего не делали, выпивали — да, но у себя в купе, мирно и тихо, и что за нас заступится Би-Би-Си.

Причём утащены ментами в их смрадную нору были лишь мы двое с новосибирским инженером, а те двое, с мешками водки, благополучно поехали дальше.

Утром я их и спрашивал, ментов, уже после составления протокола, взыскания в виде штрафа последних остатков денег и всего прочего: а что случилось? С чего вы, граждане милиционеры, на нас набросились? Ну, сидели у себя в купе, выпивали — с чего это вдруг сразу в вытрезвитель? По вагону мы не шарились, песен не пели, музыку не заводили, сидели, в общем, тихо и мирно, — что ж такое?

— Да мы и сами не поняли, — отвечали милиционеры. — Сколько служим на этой станции, — первый раз такой случай, чтобы кого-нибудь ссаживать. Да вот — бригадир поезда вызвал, потребовал.

Раскинув мозгами, позавтракав в местной столовой, где, к нашему изумлению, даже пиво в разлив подавалось желающим, мы с инженером пришли к выводу, что это те, двое, с водкой, вероятно, описанное ссаживание и организовали. Им для работы, конечно, удобнее было пустое купе, без попутчиков. Вот они потому столь щедро и поить нас взялись с места в карьер, ну а потом — — —

Да, а вот прими я все-таки бакулинский аминазин — может, ничего бы и не было? Но сомнительно: все было бы точно так же, только, помимо того, что пьяный, я бы еще был бы обдолбленный указанным нейролептиком. А уж это…

муром

А второй раз меня сняли с поезда Абакан — Москва (вернее, теперь уже Москва — Абакан) вот при каких обстоятельствах.

Это был февраль 1995; поступило сообщение, что умер Д. Попов, за полтора месяца перед этим разбившийся на машине. (Но еще сохранялась, вроде бы, надежда).

Тут же, конечно, мною было куплено значительное количество водки и было приступлено к тому, чтобы ее пить. Тут раздался телефонный звонок, на другом конце провода был Струков Артурка.

… А! Ладно! Как-нибудь потом. Сейчас — слишком много разного всего со всех сторон.

— 26 мая 2001

вот оно, описание.

Устыдил меня Артурбан, что я сначала собирался не ехать на похороны — и я поехал. Один. У Гузели были срочные дела, решено было, что я поеду поездом, а она через два дня прилетит самолётом.

Приехал на вокзал, встретился с Артуркой, купили билеты, купили водки, малость выпили. Идём на посадку — хуяк! — Артурку пускают, меня нет: он пьяный!

Пьяный я не был — то, что и десять лет спустя это всё помню тому подтверждение — но выпивши был, это факт.

Объясняем — так и так, друг погиб, вот, на похороны едем, понятно — выпили. Не пускают ни в какую, с визгом, с ором, обещают милицию вызвать, — поезд этот самый абаканский.

Ладно. Посадил я Артурку, пошёл в кассы, сдал билет, потеряв половину, что ли, стоимости, купил новый — в тот же поезд, в другой вагон, в плацкарт. Зашел в поезд, сел — нижнее боковое место я взял в плацкарте, я люблю так ехать — как бы отдельно от остальных, имея собственный столик. Купил у проводников бутылку водки, стал ее пить, горевать.

муром

Поздняя ночь, все спят — я горюю, выпиваю. Мирно сижу, тихо горюю! Тем не менее в Муроме заходят в поезд менты, хватают меня за шиворот, вытаскивают из поезда, билет отбирают за проезд в нетрезвом виде! Явно меня проводники сдали, чтобы место освободить — а перед этим сами же мне в водку продали! В вытрезвитель меня, правда в Муроме не посадили: я объяснил, что на похороны еду, это, видимо, показалось убедительным, меня отпустили.

Ну и вот: на новый билет у меня денег уже не было и вместо похорон Попова я поехал электричками назад в Москву. Как именно ехал, какие претерпевал приключения — их множество было — потом опишу.

И на похороны мы с Гузелью всё-таки попали.

Но это тоже после опишу.

комменты

Богомяков, 13 декабря 2001: Андрея Владимировича Гофлина с поезда ссаживали не раз. Часто он являлся жертвой Олега Сидорова, который предлагал ему всегда сдать купленный ж.д. билет с тем, чтобы потом купить ему новый со скидкой по студенческому, а разницу пропить.

Так они и делали, но потом Андрея Владимировича в поезде ловили контролеры, т.к. студенческого у него не было.

Приложение

1. http://www.transsib.ru/ - сайт о Транссибирской магистрали.

Оттуда, например.

станция Балезино:

Абакан-Москва

Фирменный поезд Саяны:

Транссиб, вид из космоса:

Транссибирская магистраль – схема

(по клику откроется большая схема)

Транссиб и часовые пояса.

Большая у нас страна (кликабельно):

Файл:Транссиб и часовые пояса.jpg

Транссиб и гугл-карты

http://www.google.ru/intl/ru/landing/transsib/

Здесь можно совершить виртуальное путешествие по транссибу: выбрать на карте кусочек и включить видео – вам покажут вид из окна именно на этом участке пути.

Еще можно выбрать звуковое сопровождение – стук колес, или русское радио (потому что именно оно обычно орёт в поездах) или чтение "Войны и Мира" Толстого.

видео

станции Балезино неизвестного автора:

http://www.youtube.com/watch?v=1Vqfg1jca1k