Мандельштам

Версия от 10:00, 19 ноября 2012; Мирослав Немиров (обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Версия от 10:00, 19 ноября 2012; Мирослав Немиров (обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)

равнодушен

Большие количества многих сотен и тысяч людей уверенно назовут Мандельштама главным – ну, в крайнем случае, одним из главных – русских поэтов 20 века.

Так вот: страшную вещь я сейчас скажу, которая возмутит общественность и, возможно, прославит меня в качестве негодяя, подлеца и человека, желающего сделать карьеру на надругании над памятью жертв беззаконий сталинизма.

Это вот какая вещь: довольно более-менее безразличен я к сочинениям О.Мандельштама! Никакого особенного восторга и трепета они у меня совершенно не вызывают.

Ну, есть у него и неплохие, конечно стихи, но вот уж чтобы совсем - - -; так вот этого - никак.

Так что, если кому нужны обязательно сведения, рассуждения и т.д. и т.п. именно о Мандельшатме – пускай ищет их в других местах. Тем более что нынче чего-чего, а книг, статей, мемуаров и проч. о Мандельштаме - - -

ворованный воздух

Для нашего поколения, короче, он уже не был ворованным воздухом. Уже был даже слегка и истаблишментом - ну, среди интеллигентов. Типа Окуджавы, да.

Ворованным воздухом были футуристы типа Кручёных или там Василиска Гнедова, ну и в ещё большей степени - обериуты. Кстати, и Пастернак воспринимался – как тоже крайний футурист. Каковым он, кстати, сказать в "Поверх Барьеров" реально и являлся.

И, кстати, всякая разносоветская поэзия, от Сельвинского и Кирсанова до Луконина и Смелякова. Которых и официоз не особо чтобы сказать и одобрял (в семидесятые – восьмидесятые официоз всё больше на крестьянскую поэзию от Есенина до Рубцова напирал), ни всякая интеллигенция знать не хотела.

поэт для филологов

Считается, что есть поэты для публики – ну, например, Маяковский или Есенин; есть поэты для поэтов – Хлебников итд.

Так вот: есть ещё поэты для филологов. Всю жизнь можно изучать потихоньку, аллюзии расшифровывать. Вот это – Мандельштам.

мои проблемы

Конечно, в ответ мне скажут, что это мои собственные проблемы, что я не поклонник Мандельштама. А на самом деле - - -.

Так я и не стану спорить: так оно и есть. Мои проблемы. О них, собственно (среди прочего) и сие сочинение.

то, что нравится

Вот, впрочем, некоторые стихотворения М, которые все-таки примерно немного соответствуют вкусам автора этих строк.

Концерт на вокзале

Нельзя дышать, и твердь кишит звездами,
И ни одна звезда не говорит,
Но, видит Бог, есть музыка над нами,
Вокзал дрожит от пенья Аонид,
И снова, паровозными свистками
Разорванный, скрипичный воздух слит.
Огромный парк. Вокзала шар стеклянный.
Железный мир опять заворожен.

На звучный пир в элизиум туманный
Торжественно уносится вагон:
Павлиний крик и рокот фортепьянный.
Я опоздал. Мне страшно. Это – сон.

И я вхожу в стеклянный лес вокзала,
Скрипичный строй в смятеньи и слезах,
Ночного хора дикое начало
И запах роз в гниющих парниках, --
Где под стеклянным небом ночевала
Родная тень в кочующих толпах…

И мнится мне: весь в музыке и пене,
Железный мир так нищенски дрожит,
В стеклянные я упираюсь сени.
Горячий пар зрачки смычков слепит.
Куда же ты? На тризне милой тени
В последний раз нам музыка звучит!

1921

или:

"Мороженно!" Солнце. Воздушный бисквит.
Прозрачный стакан с ледяною водою.
И в мир шоколада с румяной зарею,
В молочные Альпы мечтанье летит.

Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть
И в тесной беседке, средь пыльных акаций,
Принять благосклонно от булочных граций
В затейливой чашечке хрупкую снедь.

Подруга шарманки, появится вдруг
Бродячего ледника пестрая крышка –
И с жадным вниманием смотрит мальчишка
В чудесного холода полный сундук.

И боги не ведают, -- что он возьмет:
Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?
Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,
Сверкая на солнце, божественный лед.

Конец лета 1914

(Одно из крайне немногих стихотворений акмеистов. соответствующих их программе; см. подробней – акмеизм; см. также анакреонтизм)

или:

Куда я денусь в этом декабре
Открытый город сумасбродно цепок.
От замкнутых я, что ли, пьян дверей?
И хочется мычать от всех замков и скрепок.

И переулков лающих углы,
И улиц перекошенных чуланы,
И что-то там чего-то-там иглы.
И выбегают из углов угланы.

И в яму, в бородавчатую темь,
Скольжу к обледенелой водокачке,
И, задыхаясь, мертвый воздух ем,
И разлетаются грачи в горячке.

И я за ними ахаю, крича
В какой-то гулкий деревянный короб:
Читателя! Советчика! Врача!
На лестнице колючей разговора б!

1937

(Здесь, по-моему, чувствуется влияние куда более милого автору этих строк Пастернака.)

начало 30х

Вкусы М. начала 1930-х годов согласно С. Липкину ("Угль пылающий огнем, 1981-90, в кн. Мандельштам, О. "И ты, Москва, сестра моя, легка…" : Стихи, проза, воспоминания, материалы к биографии, -- М. Моск. рабочий. 1990; с. 430-432):

"Вот кого из современников он (Мандельштам) при мне хвалил всегда: Ахматову, Пастернака, Хлебникова, Маяковского. Иногда: Андрея Белого, Клюева. Ему нравились ранние стихи Есенина ("Хотя Кольцову больше доверяешь"), нравились "Пугачев" и "Черный человек", отрицательно он отзывался от "Персидских мотивах". Что-то привлекательное слышалось ему в некоторых строчках Асеева, позднее – Павла Васильева. По-корнелевски высокогласно, чуть ли не как сам Тальма, произносил "Николай Степанович", но я полагаю, что в Гумилеве он видел прежде всего друга, авторитетного, умного вожака былой литературной группы и, конечно, жертву разбойного деспотизма. (…) Не помню, чтобы Мандельштам читал его стихи. "

Чудесной чертой Мандельштама, нынче не часто встречающейся, была его литературная объективность. Не то, что суд его всегда был правым, но свои оценки писателей он не связывал с отношением этих писателей к себе. Он восторгался Хлебниковым, который его мало ценил, называл "мраморной мухой", восторгался Маяковским, меж тем и Маяковский и круг Маяковского его не очень жаловали. Мандельштам знал это.

И другая чудесная черта: никогда не злился на знаменитостей, не завидовал им, взирал на них спокойно, издали, даже, по-моему, в некоторым добродушием. Цену себе знал. Приведу пример его независимой объективности.

Я рассказал ему, как его любит Багрицкий, можно сказать, боготворит его, а Багрицкий тогда был гораздо популярнее Мандельштама и среди читателей, и в литературных кругах. Но Мандельштама мое сообщение не тронуло.

- У него в мозгу фотографический аппарат. – сказал он. – Выйдет на Можайское шоссе, так непременно увидит Наполеона. Лучшее у него – от Нарбута."

Году в 1933 был устроен в Политехническом музее вечер Маяковского. (…) Вступительное слово произносил Борис Эйхенбаум. (…) Признаюсь я плохо слушал маститого докладчика (…), как вдруг откуда-то сбоку выбежал Мандельштам, худой, невысокий (на самом деле он был хорошего среднего роста, но на подмостках казался невысоким) и крикнул в зал : "Маяковский – точильный камень русской поэзии! – и нервно, неровно, побежал вспять, за кулисы. Потом выяснилось, что ему показалось, будто Эйхенбаум недостаточно почтительно отозвался о Маяковском (этого не было, Мандельштам ослышался).

Мне казалось странным, что Мандельштам, так восхищаясь далеким ему Маяковским, довольно небрежно, порой неприязненно отзывался о поэтах, которые, как я тогда думал, должны были быть ему ближе, чем Маяковский. Он не любил символистов, ругал Бальмонта и Брюсова, поругивал Вяч. Иванова, делал исключения, не говоря уж о Блоке, для Сологуба и Андрея Белого, с которым с удовольствием встречался.

Вышла в свет "Форель разбивает лед" Кузмина, я и мои друзья были очарованы этой книгой. (…) Мандельштам разругал "Форель": - Это ядовитый плод болезненно цветущего стебля. Стилизация – не дело поэта. (…)"

"Я любил, знал почти всю книгу наизусть – "Версты" Цветаевой. Стихов ее написанных в эмиграции, я в те годы не знал. И вот попалась мне "Царь – девица". Вещь мне не понравилась. Мандельштам со мной согласился. "Я антицветаевец, - сказал он, озорничая и стал резко критиковать подругу своей юности. Из потока слов я запомнил фразу: "Ее переносы утомительны. Они выходят не в прозу, - признак высокой поэзии, - а в стилизацию. Она слышит ритм, но лишь слуховым аппаратом, ухом, а этого мало."

"Не столь пристрастный, какой оказалась Надежда Яковлевна, Мандельштам довольно часто и горячо менял свои суждения. Отрицая значительного поэта (например, Заболоцкого и Вагинова), он вдруг начинал хвалить заурядного стихотворца, да еще, на мой взгляд, ему чуждого. Так, мне запомнились неожиданные для меня похвалы Кирсанову."

паниковский

Паниковский – не с него ли срисован?

Где-то в жеже я обсуждал этот вопрос. Найти обсуждение.

реабилитанс

18 мая 1965, Левицкий, дневник - http://magazines.russ.ru/znamia/2001/7/levick.html

13 мая на математическом факультете Московского университета, в той самой аудитории, где в марте происходил нашумевший диспут об общественных идеалах и цинизме, вечер, посвященный Мандельштаму. Мне об этом написал Гладков. Взяв с меня слово, что никому об этом не скажу. Вечер закрытый. Излишний предварительный шум о нем может привести к его отмене. Я хранил тайну. 13-го ко мне приехал Гладков, мы взяли такси, заехали за Надеждой Яковлевной и отправились в университет. Н.Я. сказала, что ей звонил Шаламов, сказавший, что вечер отменили. Его действительно собирались отменить, но потом каким-то чудом студентам удалось добиться, чтобы он состоялся. "

- Почему М. был запрещен даже во времена реабилитанса? В принципе, вполне невинные же стихи! (Ну, кроме одного). Зощенко, Бабель, Заболоцкий, даже Пастернак, несмотря на недавнего Доктора Живаго были хоть чуть-чуть, но разрешены (Пастернак в Библиотеке Поэта – 1965 год), а М. – ни в какую.

Понять – невозможно.

пугачёва

"Много лет назад Алла Борисовна Пугачева сочинила песню, переделав стихи Мандельштама с мужского рода на женский.

Как зло, но, пожалуй, точно выразилась одна моя знакомая, он "всю ночь напролет" ждет "гостей дорогих", что арестовывать придут, а она - любовников." -

Ну и я так думал. Одиноко человеку, ждёт гостей.

А хуле? Так оно и правильней. Дела тридцатых годов – историческая случайность, а ночью сидеть одному в тоске – история вечная.

2010 11 12

Из статьи ямб шестистопный на Соли: http://www.saltt.ru/node/5004

... Хотя, вообще сказать, недолюбливаю я, конечно, Мандельштама.

Интеллигентский кумир он потому что — Булгаков, Окуджава, Мандельштам, мультипликатор Норштейн, Гумилев и акмеисты вообще...

Потому что не нравится мне российская гуманитарная интеллигенция очень сильно. Вкусы ее не нравятся. И не хочу во вкусах ни в чем сходиться с ней и любить хоть что-то из того, что она любит (или говорит, что любит). Пелевина, Диму Быкова и Захара Прилепина, ага-ага. Нет уж нетушки, давайте-ка сами, я вам не помощник.

Причем я сначала просто Окуджаву не любил, — ну не нравилось мне, как он поет. И что бит неинтересный. И саунд вялый. И вообще. Ну а потом пришлось и его любителей невзлюбить. А потом уже, по списку, всё что его любители ужасно любят, вплоть до Мандельштама.

Мицгольщина? Анальное огораживание? Ну да, а хуле делать. Анал надо огораживать, а как же. Побереги его один раз — он тебе еще тыщу раз пригодится.

комменты

tverdy: Все верно, только ежика в тумане хаваю с удовольствием, остальное - содержимое компостной кучи.

imfromjasenevo: а чего делать будете, если эта прослойка-подстилка таки выберет себе в кумира М. Немирова, простите ее грешную?

nemiroff: Ну, я с младых ногтей всё для того предпринимаю, чтобы это никак было невозможно. "Всё, что угодно, - Лишь бы не нравиться вам" - это ещё когда было продекларировано. И последовательно осуществлялось.

lord_k: Эх, брат...

Мы вроде бы уже говорили с тобой об этом, но я повторюсь. Вышло так, что сразу после окончания школы я оказался сразу в нескольких компаниях с совершенно одинаковым культурным кодом. Эдакая "обойма", как выражался мой дед:

в поэзии - Пастернак, Ахматова, Цветаева и Мандельштам;

в рок музыке, которой эти люди не интересовались - Пинк Флойд, Dark Side of the Moon (кто-то им сказал, что это глубокий философский альбом);

в изобразительном искусстве - выставочный зал на Малой Грузинской (безотносительно к тому, что там выставлялось) и почему-то Босх;

в театре - Таганка, а для продвинутых - студия Спесивцева;

в кино - Таркоооовский;

и Окуджава всегда и везде.

И это меня быстро начало бесить. Потому что я любил Сашу Черного и Маяковского, Мазереля и Добужинского, к театру вообще был равнодушен, а лучшим советским фильмом считал "На войне как на войне".

Гумилева, впрочем, люблю. Эта публика кроме "Капитанов" ничего не читала, а из "Шестого чувства" могла продекламировать лишь одну строчку: "Ни съесть, ни выпить, ни поцеловать..." Ну а такие поэты, как Державин, Петр Потемкин или Слуцкий, были ей совершенно неинтересны.

nemiroff: Так за тридцать лет ничего не изменилось! Набор - тот же. Добавились Дима Быков и Том Вэйтс, выпал ... ну, может, Тарковский, - Доктор Хауз вместо него.

lord_k: Или Ларс фон Триер.

nemiroff: Да, может и так.

nemiroff: Но зато если раньше это было кухонное перешёптывание, то сейчас - оглушительный вой труб и грохот литавр.

lord_k: В любую эпоху для любви требуется определенное мужество. Трудно любить Державина, каким-то боком включенного в школьную программу. Еще труднее - Маяковского, который мало того, что в программе, так вдобавок официально объявлен "лучшим и талантливейшим". Тем, кто открыл для себя House M.D. до того, как этот сериал превратился во всеобщий объект сюсюканья, сегодня тоже не просто. Меня д-р Х. просто не зацепил. Глянул, пошел себе дальше.

nemiroff: Ну, Державина уже не трудно. Он уже совсем дикая архаика, его любить - всё равно что каких-нибудь древнеэтрусских скальдов - даже престижно. Оригиналом прослывёшь. Да и Маяковский уже стремится к тому же.

А вот с Пушкиным, Пастернаком, тем же Мандельштамом - с ними существенно труднее, да.

lord_k: В архаику стремится скорее Заболоцкий, к которому тоже весьма трепетно отношусь.

А с Пушкиным мне трудно потому, что меня им в восьмом классе перекормили. Целый год - пушкинпушкинпушкин. Учитель такой был, ничего не поделаешь.

nemiroff: Трудно с Пушкиным. Официоз (и, что ещё хуже, "добрые люди с хорошими лицами") его полностью узурпировал, ещё при царизме.

Но с Пушкиным я смог это пересилить. С Мандельштамом - стараюсь, но пока не очень получается.

lord_k: С Пушкиным я нашел modus vivendi. Часто цитирую, в порядке стеба. Если разработать мой персональный индекс цитирования, то первая пятерка будет выглядеть так:

Маяковский

Звездочетов

Пушкин

Саша Черный

Шекспир.

Иногда место Шекспира будет занимать Григорьев.

gouselle: Все хочу спросить - доехали ли до вас наши подарочки?

lord_k: * биясь головою об стол * Мне стыдно сказать, но я об этом напрочь забыл. Простите меня, пожалуйста.

gouselle: Может быть еще раз прислать телефон?

lord_k: Пришлите, если не трудно. И не сердитесь на меня.

gouselle: Да что вы, ничего страшного. Вот - Евгений Браверман - 054-5994772, Тель-Авив

nemiroff: Не парься, что ты.

balda_balda: мне лехче живется -- я его полюбил, не зная, чей он там кумир. в толстенном дурацком совеццко-лириццком сборнике наткнулся на какие-то стихи: "….я наравне с другими хочу тебе служить//от ревности сухими..."" etc. и мне показалось, что они напечатаны другим шрифтом (лиловым, как говорил Олеша)

nemiroff: Ну да. Мне так с Пастернаком повезло.

balda_balda: а вот с БП -- как раз то, о чем вы говорите. общий трепет, запомнившийся с раннего детства (как раз тогда скандал и вышел), очень мешал.

а вот

- цветаева

- булгаков

- лев-лосев

пришли сами, я ничего не ведал: просто открыл.

nemiroff: Я про Пастернака знал только, что это один из футуристов. Он мне, собственно, и сейчас в первую очередь с его футуристической стороны нравится.

zheniavasilievv:

Мастерица виноватых взоров,
Маленьких держательница плеч!
Усмирен мужской опасный норов,
Не звучит утопленница-речь.

Ходят рыбы, рдея плавниками,
Раздувая жабры: на, возьми!
Их, бесшумно охающих ртами,
Полухлебом плоти накорми.

Мы не рыбы красно-золотые,
Наш обычай сестринский таков:
В теплом теле ребрышки худые
И напрасный влажный блеск зрачков.

Маком бровки мечен путь опасный...
Что же мне, как янычару, люб
Этот крошечный, летуче-красный,
Этот жалкий полумесяц губ?..

Не серчай, турчанка дорогая:
Я с тобой в глухой мешок зашьюсь,
Твои речи темные глотая,
За тебя кривой воды напьюсь.

Ты, Мария,- гибнущим подмога,
Надо смерть предупредить - уснуть.
Я стою у твоего порога.
Уходи, уйди, еще побудь.

А это какой размер?

nemiroff: Пятистопный хорей. Ты ж филолог, ёба! Это, впрочем, даже в школе проходят - в четвёртом классе.

Вот потому и правильно всё-таки, что я веду эту культпросветработу с рассказами по трижды пять и семью восемь - никто не знает! Даже дипломированные филологи.

zheniavasilievv: Ну мне это как-то и не нужно оказалось. Я даже писать никаких стихов никогда не буду. Нет, нет только не поэзия! У меня масса знакомых погибли, увязли в стихосложении. Годы веков тратят на поэзию и все тают в беззвестности.

Лучше, писать прозу. Да хоть политический лозунг. Слава КПСС. Или путин - пидарасик. Например, в 100 раз больше читателей будет. Но поэзию и поэтов люблю и все время тырю оттудава чего-нибудь для прозы. Люблю ритимеское предложение вставить в прозу или метафору.

zheniavasilievv: И да, я люблю Мандельштама, особенно с простым размером. Наверное, от того, что поздно поэзию полюбил, лет в 35, и я не знал контекста. Что - тривиально, что ново, что хорошо, что плохо. Вот так в лоб взял и полюбл. Сначала Северянина, потом Мандельштама, ну и еще чуть-чуть Губанова

[[Категория:На бледно-голубой эмали, Какая мыслима в апреле, Березы ветви поднимали И незаметно вечерели.

Узор отточенный и мелкий, Застыла тоненькая сетка, Как на фарфоровой тарелке Рисунок, вычерченный метко, -

Когда его художник милый Выводит на стеклянной тверди, В сознании минутной силы, В забвении печальной смерти.]]

nemiroff: Да у него их и нет сложных, он весь силлабо-тонический. Вот у Северянина - у того море ритмических фокусов.

arkulka: А вот случай был у нас аналогичный...

Сегодня звонит тетушка, по голосу ебанутая, говорит: "А вот скоро день рождения Симонова, вашу газету интересует материал о нем" Я говорю: "Да, интересует, присылайте, но только ограничьтесь в объеме и попробуйте найти какую-нибудь связь Симонова и нашего региона" Она оскорбилась: "Ах так! Если мы будем такими глупыми условностями обставлять материалы о настоящей литературе, то у нас так и продолжит торжествовать бездарность (или безнравственность) в стиле Мандельштама!" И трубку бросила...

Вот какова простота тюменских нравов ))

nemiroff: Чудесная история. Скопировал.

dia_de_pescados: Где-то приводили стишок, сочинённый компьютером, которому словарь был загружен из сб. Мандельштама "Камень":

Злой музыкант, дрожа, вернись,
Ломая краски.
И сила, также устыдись!
Бред сонный, вязкий...

Поскольку действительно получился типичный Мандельштам, можно сделать вывод, что его секрет - правильный набор употребляемых слов.

balda_balda: nao se parece com ele.

za_gonzalez: береги сфинктер смолоду.

nemiroff: и это так. Я там тебе писал ты получил? Дублирую, ибо актуально:

"Про Олю - я-то всецело за. Но ведь надо не просто спеть, а спеть ХОРОШО. То есть правильно. Скажи ей, чтобы над проникновенностью работала. И над равнодушием одновременно.

Кстати – вот начну попевки напевать. Как поступать – слать персонально тебе или выкладывать в открытый доступ и звать всех наших послушать, попробовать сочинить что-либо? Как считаш?"

Кстати, уже и напел кой-чего.

za_gonzalez: да, получил. мне присылай. буду распределять.

nemiroff: оез, завтра пошлю.