Тюменщики на П 2013 декабрь 28

Материал из Энциклопедия Мирослава Немирова
Перейти к: навигация, поиск

Панков, Евгений

(сообщение А.Кузнецова)

1. Году этак в 1987 я (как обычно) был озабочен поисками работы. Е.Панков тогда работал на ТВ кем-то типа режиссера программы. Добрый Игорь Селиванов (см.) меня ему порекомендовал.

Предложенная мне Панковым работа была романтичной, называлась «Пом.Реж», а заключалась в таскании тяжестей с места на место и из города в город. Романтика состояла в том, как именно нужно было это делать: бодро и весело.

Выглядел Панков так: роста невысокого, широк не только в плечах, лицо одутловатое, вид какой-то как бы все время виноватый, будто он тебе денег должен, глаза постоянно бегают, а когда останавливаются на тебе, то в них как будто лампочки гаснут; взгляд такой какой-то, что в музыкальных терминах его можно было бы назвать «стэнд бай» — без напруги. И он повел меня к дядьке, который был самым главным, в очках и с усами.

"Комплексов нет?" — спросил тот. Я решил продемонстрировать эрудицию: "Только неполноценности", — в надежде, что это не очень страшно. Дядька, мне показалось, остался доволен. А уж как я был доволен, и говорить нечего.

Через несколько дней встречаю Женю. Тот виновато прячет глаза: "Понимаешь, начальник сказал, таких как ты, вообще убивать нужно, а не на работу принимать." — ? — "Он сказал, у него же одна штанина короче другой!"

2. В 1992 году я был весьма напуган происходящими в стране переменами. Был я тогда семеен и хозяйственен, почему всегда озабочен. Впрочем, и невинен — тоже. Летом в университете у Кукса (см.) встречаюсь я с Игорем Селивановым, постоянно пытающемуся меня куда-то пристроить, за что ему отдельное спасибо.

— То да се, понимаешь?

— Понимаю …

— А вот Женя Панков занялся бизнесом.

— Бизнесом? — тогда это слово еще не имело того иронически-уничижительного оттенка как теперь.

— Ездит на иномарке.

— Иномарке?!!

Иномарка оказалась убитым «нисаном», а Женя Панков все тем же суетливым не то хлопцем, не то дядькой. Я тут же сообщил ему, что могу делать все, и готов делать все, но хочу получать за это зарплату. Примечание: большую.

Тут-то я впервые и увидел одно из самых главных и замечательных качеств Панкова Е.: он очень не любил напрягаться. Ему было проще согласиться со всем, что ему предлагали. Он никогда не спорил и не торговался. Поэтому он тут же принял меня в свой клан, рассудив, видимо, что я могу к тому же оказаться ему полезен: мама — банкир, да и парень очевидным образом любит деньги, а таких, как правило, и сами деньги тоже любят.

Тогда я еще был чужаком и знал о его тейпе лишь понаслышке. А оказалось оно замечательнейшим сообществом, масонской ложей, да что там — Империей. Создавалась она еще в конце 1980-х, усилиями Жени, возившего из Москвы сумками книги и продававшего их в Тюмени. Спрос на книги тогда был чрезвычайно высок, Женя угадал конъюнктуру и организовал подписку на разного рода любовные романы. Его правилом было не читать того, чем он торговал.

После обвала цен 1992 года он решил, что уже не имеет никаких обязательств перед подписчиками, поэтому на деньги, внесенные ими в виде залогов за подписку, которых имелась все еще довольно значительная сумма, он решил устроить веселую жизнь себе и всем знакомым пацанам, в основном тем, с кем с детства жил в одном дворе.

Например, он возил во Францию, на футбольные матчи, человек по 20 пацанов, с которыми некогда играл в футбол. То есть, — еще один достойный представитель наследников Г.Распутина (см.), подобно Попову Д. (см.) и всяким прочим Жилиным (см.). Словом, Е.Панкову удалось на какое-то время осуществить вековую мечту утопистов о счастье и благоденствие в отдельно взятом дворе.

3. И вот на следующий день я пришел к Женьке домой, прихватив с собой папку и ручку в качестве атрибутов бизнесмена. Я был готов ко всему, но только не к тому, что я там увидел. Это не входило в мои тогдашние представления о бизнесе. Женя радушно встретил мня, предложил чаю, затем указал на диван:

— Отдохни пока.

— От чего? — подумал я, но не стал возражать.

В квартире ничего не происходило. Кто-то вполголоса трепался на кухне, темы обсуждая явно не производственные. Мама Панкова, уже почти не встававшая по болезни, звала время от времени Женьку и просила что-нибудь принести. Вспоминался Бабель, одесские дворики и Беня Крик. Н-да, — думал я, — дела! Впрочем, жадность побеждает скуку, и я продолжал ждать.

Наконец мы погрузились в машину и поехали к женькиному другу и коллеге Борьке Гольдбергу, у которого стали есть копченую рыбу и играть в настольный хоккей. Ближе к вечеру я, наконец, спросил Панкова:

— А как же бизнес?

Женя посмотрел на меня с сожалением, ему явно хотелось сказать, чтобы я не портил ему настроения, но он ответил:

— А что бизнес, бизнес идет. Это, собственно и есть наш бизнес, — он указал на накрытый стол, настольный хоккей и возлежащих на диване чувачин, чем поверг меня в полное недоумение.

4. Зимний вечер. Квартира Панкова, точнее, кухня. Несколько человек вяло переговариваются ни о чем. Время от времени звонки в дверь: «Женька дома? Нету? Ну, я подожду.» И вдруг…

Слышно, как подъезжает машина, звук двигателя сменяется выстрелами из ракетницы, смех, голоса, окно распахивается, в него просовывается голова нельмы (копченой). Лица сидящих на кухне светлеют, рыбу втягивают внутрь, разделывая на ходу: Женя приехал, праздник начался. Так что довольно долгое время многие из тюменщиков не задавались вопросом, куда вечером пойти. Конечно, туда где веселье, гитары и бокалов звон, смех девичий, шутки и танцы до упаду. Конечно, к Жене Панкову. Потому что непреложными атрибутами бизнеса по-панковски были катанье на машинах по городу (одна для дневных прогулок, другая для ночных), стрельба из ракетниц, закупленных в гигантских количествах по причине их дешевизны, бани-сауны с красотками из книжных магазинов грандиозные ночные зависалова у Панкова дома.

Поработав некоторое время у Панкова, я уже не спрашивал, в чем состоят мои обязанности, а принимал все как есть. Там было весело, а это заставляло на многое не обращать внимания.

5. Для меня понятие экономика связывалось прежде всего с экономией. Однажды я этим сильно людей насмешил. Вечером привезли выручку, в полиэтиленовый пакет было свалено килограммов пять бумажных денег. Я их решил разложить по пачкам и посчитать. За этим меня и застали.

— Ты чего делаешь это?

— Деньги считаю.

Богатырский хохот раздался в ответ. А потом эту историю рассказывали всем приходящим, как анекдот.

Обычно же этот пакет стоял на столе в комнате, и если Жене говорили, что денег нет, и нужно где-нибудь их раздобыть, он отвечал:

— А ты что, не знаешь, где они? Возьми, сколько надо.

И брали. И было ощущение, что деньги не кончаются. Я же, по свойственной мне бережливости, выражал этим неудовольствие, чем заслужил славу зануды. Жениной же тактикой было думать не о том, как деньги сохранять, а о том, как их раздобывать.

6. Одной из особенностей Е.Панкова была особая любовь к имени Наташа и к обладательницам этого имени. Имя это в 1960-е и 1970-е годы было чем-то вроде торговой марки: магазина «Наташа», духи «Наташа» (и одеколон «Саша») были как бы символами молодости, красоты и неведомой тогда сексапильности.

Все мы родом из детства, а Женька, возможно, и в большей степени, чем другие подходил под определение «взрослого ребенка». И Наташек Панков собирал вокруг себя целенаправленно, их было великое множество: были тут и подающие надежды певицы, и фотомодели, не обходил Панков вниманием и простых продавщиц хозяйственных магазинов, если они были Наташки.

Шайка на атаманскую слабость глухо роптала «Очередная!» и пыталась убедить Женю, что траты на Наташек носят характер совершенно непроизводственный, в отличие от трат на них, нехилых чувачин. Одна из Наташек, впрочем, проявила себя как женщина деловая и инициативная, попросту спиздив у Жени очередной пакет с деньгами, в котором было около 3 000 000 руб. (тогда — цена примерно трех «волг» (см.)), заставив Женю даже временно забыть о своем пристрастии к Наташкам и переключиться на Марин (см.).

7. Женя не любил напрягаться. Когда звонил телефон, он сначала прослушивал информацию на автоответчике, крича всем «Не трогайте, не трогайте!», а уж потом решал, брать ли трубку. Сейчас это распространено, но тогда это было диковинным женькиным ноу-хау.

Позднее он, чтобы не утруждать себя объяснениями и обещаниями, прятался от зачастивших кредиторов в шкаф или под кровать матери. Способ этот, как ни странно, довольно надежен: кто же станет искать в шкафу взрослого дядю, на котором к тому же долгу «лимонов» 100! Бывало, впрочем, приходилось ему и в окно выпрыгивать и пережидать опасность в кустах.

Удивительная раскрепощенность!

8. Пытливый ум Е.Панкова все время искал новые способы обогащения, в том числе и самые неожиданные. Однажды он пригласил меня в дальнюю комнату для разговора. Начал серьезно:

— Аркадий, мы с тобой создадим преступную группировку.

— Мы с тобой?

— Нет, работать, конечно, будут специалисты, мы будем руководить.

— Крестные отцы?

— Паханы скорее. Или, лучше, чтобы все было по-дружески, демократично: просто братушки.

— Мгм. А чем предпочтительно будет заниматься группировка — грабежами или заказными убийствами?

Женя недовольно поморщился:

— Всем, что будет приносить доход. Завтра стрелка.

9. На стрелку пришли КПД-шный авторитет Кузя и брат одной из Наташек, молодой человек в гангстерском плаще. Руки авторитета имели характерный синюшный оттенок, пахло от него дешевым табаком и жареными семечками.

— Я тут того, откинулся недавно.

Мы с Женей понимающе закивали головами и хором сказали:

— Поздравляем!

— Слыхал я о ваших бедах.

— Бедах? — удивился я.

— Бедах, бедах, — подтвердил авторитет. — Только вам теперь об этом думать не надо, вы работайте, а думать мы будем.

— А Женя говорил, наоборот, — удивился я.

— Ты Женьку не трогай, Женька мне знаешь, кто?

— Пахан? — спросил я.

— Гы-гы-гы, — оценил шутку авторитет. — Братушка он мне, вот кто! И вообще: если вас обидит кто, поделитесь. Мы с врагами вашими поговорим. — Речь его сопровождалась весьма выразительными жестами.

— Но у нас нет врагов, — необдуманно произнес я.

— Гы-гы-гы, — опять оценил шутку авторитет. Потом посмотрел на меня сурово и пояснил:

— Будут.

10. На этом пока конец сообщения Кузнецова А.

Все это было очень давно, в самом начале 1990-х, в легендарные времена первоначального накопления, сказочных обогащений и столь же стремительных крахов.

С тех пор вот уж лет восемь, если не поболее, Е.Панков находится в бегах, скрываясь от упомянутых кредиторов, не имея ни кола, ни двора, ни места, где голову преклонить, и средства к существованию добывая то работая подсобным рабочим на стройке где-нибудь в Подмосковье, то торгуя с лотка кетчупом на рынке где-нибудь в Приуралье; и т.д.

Сик транзит — и проч.

11. с форума Топоса, март 2002, 27

Виктор Костецкий: "В рассказе А.Кузнецова интересный персонаж выведен — "Евгений Панков": деньгами сорит, с людьми делится.

Только не типично это для Тюмени. Настоящий тюменец, когда у него есть деньги — никому об этом не скажет и, тем более, не поделится. Проиграет, вложит их бездарно, потеряет, выбросит — но не поделится. Я знаю тюменцев, которые от собственных денег память теряли: друзей, жену, детей начисто забывали. Одному тюменцу я банально заметил, дескать, не в деньгах счастье, так он мне с удивлением возразил: "А в чем же еще?".

Тюменский нувориш может по пьянке бить по два джипа в год, при этом в своей конторке устанавливает глазок для отслеживания работы персонала и требует от управляющего регулярного штрафования рабочих.

Я вырос на Севере, и сколько помню, северяне всегда недолюбливали Тюмень и тюменщиков.

Конечно, грязный город Тюмень, от любой непогоды черная глина квашней выползает на асфальт. Однако на природу не обижаются, а вот люди настораживают какой-то странностью. А именно: выглядят тюменцы как русские, а ведут себя не по-русски. Конечно, тюменщина — земля татарская. Только в тюменцах и от татар ничего нет.

Тут бы мысль и оборвалась, но в поддержку вступает одно наблюдение: в Тюмени люди других национальностей — татары, греки, евреи, ведут себя более по-русски, чем русские тюменцы.

Приведу один литературоведческий пример: ненецкая писательница Анна Неркаги выпустила книгу с двумя предисловиями — одно Лагунова К.Я., а второе Рогачева В.А. Лагунов пишет аборигену, который в страданиях сменил Тюмень на Ямальский поселок — свою родину: "Пора поселиться в настоящей квартире, с теплом, светом, прочими приметами цивилизации… Верю, губернатор вашего округа… сделает все возможное, чтобы писательница Анна Неркаги не собирала в тундре хворост, не шила ягушки и кисы, не выделывала оленьи и песцовые шкуры, а писала романы…".

А вот что пишет Рогачев: "А.Неркаги… нашла свой ход, свое место, определила новую роль: надо спасать, духовно ободрять и помогать ненцам выжить, усвоить позитивные уроки чуждой цивилизации, решиться модернизировать предание…Подвиг духовный, нравственный… Ведь Иисус появился в Святой земле, которая так была далека по меркам античного мира от Рима".

Высказано две позиции — одна русским, другая евреем. Если судить по тексту, то первая выдержана в еврейском духе, вторая — в русском. Так "кто есть кто"? В данном случае дух высказывания противоположен крови говорящего. То есть тело от одного существа, а душа от другого — как у транссексуалов.

Странность тюменщиков отчасти того же рода. Волосы льняные, глаза голубые, лицо открытое, а душа — аравийская, — власть любит, деньги и религиозное законничество.

'''Бога''': Уважаемый Виктор Валентинович! Я родился не в Тюмени, но живу здесь уже много лет. И вот какие мои наблюдения.

Конечно, люди здесь есть разные, как и везде. Но какой-то особенной скаредности никогда не замечал. Вот вчера нужно было запчасти к снегоходу для путешествия на Ямал — и люди, которым от этого ни славы, ни денег, ВООБЩЕ НИЧЕГО, — взяли и запчасти эти купили.

Несколько лет назад приезжал преподавать в тюменский университет Фредерик Подетти; когда он улетал отсюда в Париж, то плакал — так ему понравились тюменцы открытостью своей души.

Теряли ли какие-то тюменцы от денег голову? Наверное, да. Но, я знаю очень много совсем других тюменцев, чем те кого Вы описали: людей готовых совершенно бескорыстно помочь тебе всем, чем только могут, романтиков, идеалистов, поэтов, изобретателей. Наверное, Вы просто почему-то с такими людьми не общались, сосредоточившись на нескольких жлобах, которые, что поделать, есть везде.

Теперь по национальному вопросу. Вот открыли Вы мне глаза, что Лагунов, оказывается, русский, а Рогачев — еврей. Какое-то время назад некие писатели военно-патриотической ориентации говорили мне, напротив, что Лагунов еврей, поскольку рыжий. Стало быть — оба евреи. Хотя, процитированные Вами отрывки из Лагунова и Рогачева никак, по-моему, друг другу не противоречат: они о разном.

К тому же, никак мне не понять, почему нельзя помогать ненцам выжить, проживая в квартире. Лучше уж тему эту мне не развивать, впрочем, а то волосы у меня тоже далеко не льняные, а глаза отнюдь не голубые.

Что же касается заполонившего Тюмень "религиозного законничества" — опять не соглашусь с Вами, уважаемый Виктор Валентинович. Через дорогу у университета — католики, на кафедре философии преподает пастор адвентистов седьмого дня, у меня соседка — свидетельница Иеговы (и преактивная). Вот только харе-кришну что-то по улицам давно не плясали.

Немиров: "Настоящая фамилия Панкова — Гинзбург. Папа его — известный геолог, один из первопроходцев тюменских северов; по воспоминаниям шапиного папы Шаповалова И.А., "Гинзбург был для нас (молодых первопроходцев) кумиром: все узнал, все умел, сам водил и вездеход, и вертолет..."

Панковым Панков (по фамилии матери) стал уже в зрелом возрасте, по настоянию жены, считавшей, что фамилия Гинзбург будет сильно осложнять жизнь в СССР.

Но что касается тюменских богатеев, тут Костецкий совершенно прав. На какую-нибудь культурную или общественную нужду от них хоть кто-нибудь хоть когда-нибудь хоть копейку получил? Этот вот "Топос" — не из Тюмени финансируется, из Москвы.

В девятнадцатом веке было не так: купцы и больницы строили, и театры, и народные сады для публичных гуляний, и водопровод с канализацией.

А теперь — да, у теперешних тюменских богатеев психология скорей разбогатевших бандюков, нежели капиталистов: деньги нужны, чтобы жрать, пить, гулять, играть в казино, покупать мерседесы, но не — — —

Бога: Я не спорю, что тюменские богатеи мало дают денег на общественные нужды. Мне крайне сомнительно, что богатеи московские или петербургские дают больше, и что, поэтому, есть такой прижимистый "тюменский характер", детерминированный природно-климатически, астро-физически, культурологически или как-то еще. Я могу назвать целый ряд людей, которые при мне жертвовали деньги и жертвовали немало.

Следует провести исследование по всем городам и весям. Просить деньги у всех богатых людей на различные затеи. При этом, конечно, следует иметь в виду численность населения — в Москве, конечно, дадут денег больше. И нужно иметь, конечно, в виду, что одни проекты убедительнее звучать будут в Тюмени другие — в Санкт-Петербурге.

Бога: Если бы к купчине пришел Казимир Малевич и сказал: "Браток, дай-ка денег тысченку-другую, а я черный квадрат изображу", то дал бы он ему денег? Что-то сомневаюсь... А вот на журнал "Элита-регион" денег дают, потому что на хорошей бумаге, красивый, потому что напечатают там твой портрет с любимой собачкой или как ты из ружья в куропатку пуляешь. На это никаких денег определенно не жалко.

Но, — о вкусах не спорят. Я не уверен, например, что "Черный квадрат" важнее, чем журнал "Элита-регион".

12. Ну вот и я, М.Немиров, что вспомнил. Москва, гостиница "Украина", осень 1991. Панков там обитал.

Мы с Птичкой пришли к нему по делу и как просители: деньги клянчить на издание переведённой А. Струковым для нашего тогдашнего издательства книжки о Джонни Роттене, которую собирались издать. Сборник его интервью и разных высказываний.

И ещё на некоторые другие хорошие книги, в основном переводные, в основном — про всякий рок и рол. Мы тогда пытались зарабатывать на жизнь книгоизданием.

Книги были доведены до стадии плёнок, дальше деньги у нас кончились, нужны были внешние инвестиции. Тут до нас и дошли слухи, что Панков нынче богач, причём богач не какой-то, а посредством книготорговли. Вот мы к нему и пошли.

13. Панков встретил нас без восторга, сесть всё же предложил, но выпить — хуя. А на столе стояло куча разной шикарной выпивки, я такой и не видел никогда. Яичный ликёр "Адвокат" например, густой, жёлтый — слышать я о нём слышал, а видеть…

Помявшись, помявшись, поерзав на стуле, приглашения отведать не дождавшись, я тогда сам взял бутылку, да и налил себе. Вкусный! Ой, вкусный!

А денег не дал Панков, что-то пробурчал малопонятное, из чего, однако было понятно, что нет, ребята, не до того мне.

Собственно, можно было сразу и уходить. Но я, пока всю бутылку не осилил — не ушёл.

14. Тогда же и там же я наблюдал удивительную манеру Панкова вести деловые переговоры. Она была такова.

Звонок. Панков снимал трубку, говорил, "Да!", здоровался, трубку клал на стол и продолжал пить водку и закусывать, вести с нами разговоры итд.

Время от времени брал трубу со стола, прикладывал к уху, говорил "Да-да, я подумаю", опускал опять на стол и продолжал — — —

Это было, конечно, шикарно. Довольно скоро, правда, этот шик накрылся — но про это уже написано.

15. Главным дружбаном Панков был Ренёв, они были неразлучной парой. О Ренёве — см. отдельно.

16. Также см. сообщение Мундиаль-98.

параллельная тюмень

1. 2011 04 06. http://lord-k.livejournal.com/2072408.html: "Во сне попал на концерт французского цыганского джаза. Думал — до чего же привязчивые мелодии, — но проснувшись, не смог вспомнить ни одной. Зато вспомнил, что это уже второй концерт за последний месяц. Первый показался весьма посредственным, скучным, да и устраивали его в каком-то сомнительном месте. Зато минувшей ночью выступал другой, куда более сильный состав. Особенно понравилось исполнение (какой же песни? ну какой?) на два женских голоса. И работа гитариста, просто Джанго Рейнхардт. А может, это он и был.

На оба концерта я приезжал издалека, на метро. Метро в городе моих снов — непопулярный вид транспорта, там никогда не бывает давки, на станциях пусто и темновато. Пусто было и на улице, по которой я шел из станции в клуб поздним вечером. Зато в клубе — полно народу, о столике у сцены и мечтать не приходилось, еле протиснулся через разряженную толпу, чтобы не только слышать, но и видеть.

2. nemiroff: "Метро в городе моих снов — непопулярный вид транспорта, там никогда не бывает давки, на станциях пусто и темновато."

— Да. И станции — очень большие, трёхпутные. Но плохо освещённые и грязные. А через мост не едет? У меня каждый раз обязательно едет через мост через Туру. (Надо ли говорить, что в реале никакого моста в том месте Тюмени, где метро каждый раз едет через него, вовсе нет, да и самого метро в Тюмени тоже, конечно, нету.)

lord_k: Конечно, трехпутные — те, что в центре. С горбатыми мостиками над путями. И плохо освещенные, и грязные (кроме одной, парадной, с флагами). И через мост едет, даже через два моста. И наземная линия есть. Откуда ты знал?

nemiroff: Мосты горбатые. Парадной не видал. Наземная линия — когда есть, когда — не знаю.

Но, прости это что ж получается? Если мы, независимо друг от друга, имея весьма разный жизненный опыт и всё такое, попадаем, спя, в примерно одно и то же место, это как трактовать? Архетипы? Как-то маловато лет метрополитену, чтобы прямо аж в архетипы войти. Подтверждение реального существования параллельных пространств? Как-то даже и мороз по спине от таких предположений. Я всю жизнь предпочитал общепринятой школьной космологии доверять.

Ещё Параллельная Тюмень существует, за железной дорогой, Транссибом. Огромные сталинские дома, уступчатые такие, широченные проспекты типа Ленинградского, солнце сияет. Каждый раз, как туда попадаю — а не менее десятка раз уже там был — изумляюсь: как же могло получиться, что мы жили вот тут же, рядом, всего-то через железку — и никто и понятия не имел о том, что вот тут, у нас, в Тюмени, в пяти автобусных остановках, — и есть вот такое. В нашем измерении ничего такого в Тюмени вообще и близко нет, а конкретно по ту сторону железки — Бабарынка, вся из бревенчатых изб.

Даниил-андреевщина какая-то, короче. Дуггур и прочие Миры Возмездия.

lord_k: Вот именно!

nemiroff: Да... Классик дело понимал:

Мы созданы из вещества того же,

Что наши сны. И наша жизнь — есть сон.

lord_k: В общем, если встретишь меня там, не удивляйся.

nemiroff: Ни разу там ни с какими людьми не контактировал. Да и вообще их там мало или они малозаметные все.

первое мая

Первое мая —
Курица хромая,
А петух косой —
Побежал за колбасой.

Никогда не любил. И 8 марта. Да и Новый Год — очень уж он поздно, зараза, мне, как жаворонку, досидеть до 12 ночи… Седьмое ноября — вот его, наоборот, всегда ужасно любил.

2. Обычное в Тюмени дело: в конце апрель теплынь и красота, все уж в майках ходят, яблони цветут и полное умиротворение и восторг. Первого числа — хоп! Снег, метель, холод итд итп. Ну, не каждый год, конечно, на Первое мая так, но раз в два или три года — именно так.

И потом весь май — "Сухо, солнечно, ветер гад ледяной". А потом, к его концу — обвалом дикая азиатская жара, — пыльная, липкая, слепящая. Да ещё и с изнутрительными белыми ночами. "Помпезный месяц май".

Месяц упадка у меня май, короче. Практически всегда. И именно прямо с Первого мая этот упадок и начинается.

3. В стихах: 1989 05:

Какой печальный праздник Первомай!
По выходным счас алкоголь не продавают,
Сидят граждане, позапёршись по домам,
Одни солдатики, несчастные, гуляют.

И я брожу меж них туда-сюда
По двухэтажным улицам воскресным,
И жизнь уходит, как меж пальцами вода,
Чрез эту пыльную унылую окрестность.

Но верю я, что есть такая дверь,
Где всё не так, где все совсем другое,
Где чудеса! Где гости! Где портвей!
Как будто в молодости! Будто при застое!

Где за накрытым все сажаются столом,
Где нету нужды думать, много ль водки
Сумето раздобыть, где есть при том
И незнакомые — и незамужние! — красотки!

Где дикой громкости орёт магнитофон,
Отчаянною музыкой пленяя,
Где, засадив стакан, другой, потом
Все в пляс как вдруг бросаться начинают;

Где вот уж вечер, вот уж ночь, и вдруг —
Всех вдруг задумчивость волною накрывает.
Все начинают приглашать подруг,
Попарно сильно с ними танцевают,

И я брожу, хожу туда-сюда,
И я ищу, ищу я двери эти...
Но это видно, только дивная мечта!
Ах, как печально жить на белом свете!

Первые две строфы — 1 мая 1985 г., г.Тюмень, ул. Республики между Первомайской и Перекопской — там и двухэтажные улицы, и сухо, и пыльно, и солатики — ТВВИКУ, высшее военно-инженерное училише.

б: Остальное — середина мая 1989 г., г Москва, где-то между Сретенкой, Цветным бульваром и Трубной пл., по пути в Большой Головин (“Больной Головин”), где в 1989 году была одна из очень немногих уцелевших в антиалкогольную кампанию пивных.

в: Вся это нынешняя гадская мода на советское ретро придает стихотворению, конечно, несколько позорный характер. Но, когда оно сочинялось, никак я не мог предположить, что так оно все обернется. Тогда было положено как раз изобличать советскую жизнь во всех ее проявлениях — ложь, мерзость, злодейство, нищета, убожество и т.д. и т.п., и сказать о ней хоть что-либо хорошее тогда было немного вызовом.

г: "Где за накрытым все сажаются столом". 1 мая 1980 в Надыме. Единственный раз в жизни, когда я в таком поучаствовал — традиционном коллективном празновании. С Нинкой Неволиной целовался — в которую был некогда безнадёжно влюблён в 7 классе. Мечты сбываются, о да.

Первомайская улица

1. 7 февраля 1997. Одна из самых центральных в городе Тюмени. Начинается от ул. Республики и идет перпендикулярно ей наверх, к железнодорожному вокзалу, в который и упирается через три (возможно, четыре — уже не помню) троллейбусные остановки.

2. Впрочем, и от Республики вниз, к реке Туре — но по этой нижней части Первомайской городской транспорт не ходит, поэтому она обычно выпадает из памяти.

3. Из того, что значительного расположено на ней, можно упомянуть:

— Горисполкома здание четырехэтажной высоты и большой величины; построено примерно в 1988-м году;

— Центральный гастроном, весьма большой;

— Цирк;

— Драматический театр;

— Блинная на углу с улицей Ленина, в которой немало событий происходило в конце 1981-го года;

— Магазин “Детский мир” на пересечении с Республикой;

— Кафе “Спутник” на второй стороне этого пересечения;

— Гостиница “Заря” дальше вниз с одноименным рестораном в ней, затем, в связи с антиалкогольной борьбой, преобразованным в пельменную, а сейчас, наверное, вернувшим себе имя и достоинство ресторана;

и проч.

4. Кроме того, центральная часть Первомайской улицы, та, что между улицами Республики и Ленина представляет собой что-то вроде очень короткого, в половину длины стандартного троллейбусного перегона меж остановками, но все же бульвара. При этом единственного в Тюмени: там есть деревья в числе около шести, а под ними — скамейки, кажется, две. По-моему, единственные вообще в Тюмени — кроме тех, что на Центральной площади напротив Обкома.

Мороженок не было в Тюмени вообще — не производились и не завозили, газировки, ни в автоматах, ни бутылочной тоже. Кафешек с уличными столиками и всего подобного, где присесть с чаем или пивом — это что-то из мифов про парижскую жизнь.

Так что оставалось только да — "слоняться туда-сюда по двухэтажным улицам.

В Тюмени наблюдение поэта о том, что

и даже улица является не улицей,
а лишь не более, чем транспортной артерией, —

является особо верным в любое время года.

5. А ещё, КБО "Сибирь" ещё там есть, на Первомайской . Построено в примерно 1985. В начале 1990-х годов в нем располагался оплот каких-то бандитов, главный из которых имел прозвище Ганс. А еще был тогда в Тюмени довольно знаменитый в Перестройку Рижский ОМОН (см.), переведенный из Риги в конце 1991-го. И Шаповалов Ю. каким-то образом подружился с этими омоновцами, и с ними дружил ради своих ультраправых убеждений, и ездил с ними в их машинах по их делам — морально сочувствовать.

И вот поехали брать кого-то в эту самую "Сибирь".

И вот все происходит как в телепередачах: омоновцы туда врываются, кричат "всем лежать", бьют ногами и прикладами всех, кто там находится, и всячески куражатся присущими им разнообразными способами. Присутствует при этой акции и Шаповалов Ю., волосы которого длиною до пояса. И слышит такой разговор, который ведут лежащие на полу бандиты, скрежеща зубами:

— Ну, с этими-то, конечно, нам не совладать, а вот этого-то, волосатого, нужно запомнить, выяснить, кто таков! — дает указание один из них другому.

Вечером того же дня Шапа постригся налысо и еще полгода затем не выходил из дому, не подходил к телефону и дверь открывал только на пять условных стуков. И когда читал в газетах про то, что какие-то бандиты опять друг друга попереубивали, всегда восклицал: "Ганса надо, Ганса!".

Так передают некоторые люди, о которых умолчим.

пиво, продаваемое в разлив

1. 1995, лето и 26 февраля 1996.

2. Россия, начало 1890х. В.Ходасевич в очерке “Младенчество” описывает свои впечатления от московской жизни тех сумрачных годов.

Местом тогдашнего проживания пятилетнего Владислава Фелициановича является Большая Дмитровка; прямо напротив дома, где оно осуществляется, имеется пивная.

Детская память выдающегося писателя сохранила в себе подробности: узкую дверь, людей в чуйках, то и дело шныряющих в нее — рабочие, оборванцы, порою солдаты с бабами. Синие вывески по обеим сторонам двери с пенистыми кружками на них и надписями: “Кружка пива — 5 копеек”.

Правда, вот чего не знаю, так это дорого или дешево тогда считалось 5 копеек. Скольким кружкам пива, например, равнялось пообедать в трактире. Или — купить газету. Вообще, сколько и какого труда нужно было приложить трудовому человеку, чтобы заработать на пару пива — нет сведений.

2. В эпоху военного коммунизма пивные, как и все остальное, отсутствуют, естественно, напрочь.

Возрождение их при НЭПе замечательно описано В.Катаевым в “Растратчиках”. Из повести можно узнать, что пивные тогда были исключительно сидячими. Пиво приносил официант, тогда называвшийся “половой”, и еще в них обязательно играли музыку: где слепец на баяне, а где и целый оркестр из пяти человек.

3. К.Паустовский в одной из своих “Повестей о жизни” упоминает как новинку появившиеся в середине 1920-х пивные, в которых пить пиво нужно было стоя, и где не было половых, нужно было самому подходить к буфетчику. Назывались эти пивные “американками”.

4. В глухую пору позднего сталинизма пивные наличествуют. Судя по мемуарам В.Некрасова они в ту пору уже все являются “американками” — то есть заведениями пития стояком. Хотя само слово “американка” уже выходит из обращения: Америка — враг номер один, которого нельзя поминать вслух.

От тех времен до наших дней сохранились в обиходе, во-первых, выражение “сто грамм с прицепом”, во-вторых, термин “ерш” с производными от него “заершить”, “подъершить” и так далее. Для новых поколений, которым эти термины представляются уже совершенно невразумительными, разъясняю.

“Сто грамм с прицепом” — это рюмка водки + кружка пива. Такова была в те времена общественно допустимая норма. Сто грамм с прицепом после работы — это считалось законным правом советского трудящегося; вот повторять — это уже могло вызывать неудовольствие как жены, так и парткома.

Относительно ерша считается, что тут уж всем все известно: это водка с пивом. Некоторые так и поступают: щедрой рукой льют в кружку водку. Результат — отвратительного вкуса жидкость, положительного слова о которой не скажет ни единый из живущих.

На самом же деле смысл ершения пива такой: в советских пивных буфетчики имели обыкновение бесстыдно разбавлять пиво водой. В результате чего оно, вместо положенных по ГОСТу 3,5 — 5 процентов алкоголя, содержало их в лучшем случае полтора, и имело вкус не пива, а позорной жидкости, наименование которой является непристойным.

Вот для ликвидации последствий этих незаконных действий пивных буфетчиков, гражданам и приходилось пиво ершить: на донышко кружки наливать чуть-чуть водки, а остальное — пиво. При такой пропорции противный водочный привкус не проявляется, а только осуществляется восстановление положенных пиву по закону и обычаю свойств и градусов.

5. В 1970-е появляются пивные-автоматы. Это выглядит следующим образом.

Имеется дверь, на которой написано “Пиво”. Войдя в нее, обнаруживаешь: и шум, и гам, и крик, и дым коромыслом, и люди, стоящие группами за длинными узкими стойками на железных ножках и с крышками из пластмассы, которые пьют пиво.

Вдоль одной из стен тянется ряд пивных автоматов, которые представляют из себя железные параллелепипеды высотой больше человеческого роста, а шириной с примерно полтора человека среднего телосложения.

Посредине автомата на уровне примерно человеческой груди имеется что-то вроде эмалированной пещерки размером чуть поменьше Большой Советской Энциклопедии; рядом с пещеркой — вертикальная щель, облицованная нержавеющей сталью.

Поступать нужно было так: ставить в эту пещерку кружку, в щель — бросать двадцатикопеечную монету. Если проделать это, то аппарат загудит, заухает, затрясется, потом тюрлюлюкнет и сверху из трубочки в кружку потечет пиво и нальет кружку до почти больше, чем половины — 330 граммов. Иди к вышеописанной стойке, ставь на нее кружку, вынимай из кармана завернутую в газету рыбку, пей.

В другой стене имеется еще два окошка, там уже не автомат, а просто тетки. Одна разменивает всевозможные монеты и купюры на двугривенные, другая — выдает под залог кружки.

Впрочем, все это имело место почти исключительно в городе Москве, столице нашей Родины. В остальных городах СССР продажа пива в разлив осуществлялась следующим образом: тут и там стояли фанерные будочки, внутри которых сидел живой ларечник, который сообщался с миром через окошко размером примерно с портфель. В окошко следовало совать 24 копейки и говорить:

— Кружку!

В ответ ларечник действительно протягивал кружку, причем не просто кружку, а с пивом в ней.

Пить следовало тут же у ларька, а кружку затем вернуть в указанное окошко.

6. С начала 1980-х по непонятной причине жизнь начала становиться таковой, что кружек в ларьках все чаще начинало не становиться вовсе: кто хотел пива, должен был приходить за ним со своей посудой, пластиковой канистрой или с трехлитровыми банками.

Те из граждан, кто не имел любви к употреблению пива децилитрами, а просто хотел порою позволить себе пропустить кружку другую, стали носить с собой вымытые и сплющенные синие параллелепипедные пакеты из-под молока: и легок, и места много не занимает, интеллигентно лежа в нагрудном кармане рядом с бумажником и свежим “Огоньком”.

Тем временем внутренний голос мне подсказывает, что ничего удивительного нет в появившемся отсутствии кружек. Несомненно, — говорит голос, — это было целенаправленно и специально, в рамках борьбы с неэстетическими явлениями быта. Чтобы алкаши не безобразили своим пьющим видом широких проспектов наших городов, а прятались со своим пивом в свои норы.

И он — голос — видимо прав.

7. Что происходило в СССР по части выпивки в 1985-91 годах у всех еще на памяти, так что описывать как бы и нет особого смысла. Что касается конкретно пива, то к лету 1989-го года не то было удивительно, что пива нет и быть не может, а то, что еще все-таки есть места, где оно есть!

А такие места все-таки были. Большой Головин переулок, например, который возле Сретенки; Больной Головин, как он был справедливо прозван народом. Ибо он был таким местом, куда с утра с больной головой стягивались страждущие с самых дальних точек Москвы, чтобы поправить ее кружкой-другой-третьей мутной и, на нынешний избалованный вкус, так и вообще невозможной к употреблению, но все же алкоголесодержащей, жидкости по цене все те же 20 коп. за те же 330 гр.

И это было зрелище удивительнейшей удивительности: в почти самой сердцевине вполне еще режимной Москвы, в самый разгар угара указов и постановлений об усилении и недопущении, на траве скверика у Большого Головина переулка кучками по трое-четверо сидели десятки, а в особо погожий денек так и тридцатки, если не пятидесятки различных людей, и меж ними стояли трехлитровые банки, полные пива, и они — пили его из пакетов из-под молока. А некоторые даже — из специально принесенных с собой полулитровых стеклянных банок.

И ели при этом купленную здесь же в гастрономе на углу очень вкусную ставриду горячего копчения, которая тогда была смехотворно дешева — килограмм ее стоил 70 копеек, примерно столько же, сколько 30 (тридцать) граммов водки, а проезжавшие мимо время от времени на медленной скорости на газике менты с дубинками — что они делали, видя это? Ничего! Проезжали себе по своим ментовским делам дальше!

Таково было одно из удивительнейших явлений тех дней, повторявшееся ежедневно с утра до вечера.

8. И тут — пивная революция весны 1992-го! Пива в одночасье — бутылочного! — становится сколько угодно, какого угодно, где угодно, и в какое угодно время, хоть в четыре ночи.

Автор этих строк тогда, раз так, взял на себя добровольное обязательство поперепробовать все новопоявляющиеся его сорта — советского, конечно, заграничное мне и сейчас-то не слишком по карману. И исследовательский пыл заносил его на самые дикие из окраин, даже в Теплый Стан и Новогиреево, в надежде отыскать там какую-нибудь новую, еще неизведанную его разновидность. Тем более, что пищевкусовые бугорки на языке автора были еще абсолютно по части пива невинны, поэтому “Жигулевское” Бадаевского завода от “Жигулевского” же, например, Останкинского различались для него так, что просто страшно сказать как, ну а уж про отличие “Столичного” от “Московского” и говорить было глупо.

От тех времен гайдарономического — и гастрономического — романтизма года три хранился у меня кулек с почти сотней этикеток, которые я обязательно отдирал от каждой новоиспробованной вариации. Пока в пертурбациях моей безумной жизни они — — —.

9. Всякое событие, как утверждает учение о причинности, порождает следствия. Следствием расцвета бутылочного пива стал полный упадок пива разливного, равно и пивных, где этот разлив осуществляется.

Самый наглядный из примеров — непосредственна та местность, где я теперь обитаю, и которая называется Бутырским хутором. Сообщаю: это центр пищевой индустрии города Москвы: один за другим здесь стоят Останкинский молочный комбинат, Останкинский комбинат мясной, хлебозавод, Экспериментальная фабрика бараночных изделий и, наконец, Останкинский пивзавод. Так вот: несмотря на наличие целого пивзавода, пивной в радиусе шести троллейбусных остановок в любую сторону — не присутствует ни единой! Я, во-всяком случае, долго был в этом уверен.

Среди прочих улиц, имеется в тех краях улица Милашенкова, на ней имеется магазин под названием “Супермаркет”, который порой посещаем автором, ибо там можно было много чего купить за достаточно приемлемую цену.

И вот, едя в него на троллейбусе № 3, часто я удивлялся имеющемуся на одной из сторон этой улицы чудовищной величины и квадратному в плане приземистому сооружению классического советского темно-бордового цвета без окон без дверей, высотой примерно в два человеческих роста, а размерами — вероятно, чуть поменьше футбольного поля.

Единственное предположение, о назначении сего, приходившее в голову автора, было — да это танковый ангар! Там внутри — БМП таятся! (Дело было как раз вскоре после октябрьских событий 1993-го, и мысль о БМП была наличествующей в активном обороте).

Оказалось, вовсе нет. Обнаружилось это вот каким образом: однажды троллейбус номер три ехал, ехал, да и сломался, пассажирам было предложено покинуть его. Это произошло как раз возле описанного строения. И вот, впервые оказавшись в непосредственной близости от него, я, не веря своим глазам, увидел: в лицевой части сооружения, ближе к его левому краю, имеется узкая, квартирного вида, дверца с железной ручкой, а над ней надпись, гласящая: “пивной бар”. Не веря глазам своим, я дернул за ручку. Дверца открылась. Внутри оказалась и в самом деле пивнуха!

Внутри оказалось чудовищной величины помещение, выкрашенное все той же столь любимой советской властью и, вслед за ней, художниками соц-арта, мутно-бордовой краской. Под потолком из каких-то решетчатых алюминиевых конструкций трещали четыре люминесцентных трубки, две из них мигали. По необъятному простору помещения там и сям было расставлено штук шестьдесят одноногих столиков с круглой крышкой высотой человеку по грудь; за примерно шестью из них группками и поодиночке угрюмые люди в общем количестве примерно пятнадцати человек угрюмо пили, действительно, пиво.

В страшном далеке противоположной от входа стены виднелось окошко. Дойдя до него можно было прочесть некогда легендарную надпись «Пиво — есть”, и пояснение: “1 л — 100 р.”. Еще сто рублей следовало дать буфетчику в качестве залога за кружку. Впрочем можно было пить не из кружки, а из поллитровой банки, которые выдавались в том же окошке, и за них залога не требовалось. Для сравнения: бутылка советского пива в это время в ларьках стоила примерно около 150 рублей.

Мне это было очень кстати — я как раз был слегка с похмелья.

И, внеся залог за кружку, я гордо прошествовал с полной настоящей ей к настоящему столику в настоящей пивной, и даже попросил у мужика за соседним столиком отщипнуть кусочек плавника поедаемой им рыбы; мужик отщипнуть позволил.

Но выпитое не принесло мне облегчения, только усилив имеющуюся меж горлом и желудком изжогу. А выпитая вторая и вообще привела к немедленной необходимости бежать на улицу, в близлежащие кусты, дабы посредством спазмов пищевода избавить свои внутренние органы от проникшей в них жидкости, называемой здесь пивом. Лишь купленный в ларьке напротив “Хайникен”, который мне не по карману, позволил утихомирить возникший в упомянутых внутренних органах мятеж.

10. Пользы от посещения пивной было лишь то, что я зато у них купил пивные кружки.

Я зашел в заведение снова и начал экивоками выспрашивать буфетчицу, что будет, если я нечаянно кружку разобью.

— Залог заплатил? — осведомилась буфетчица. — Ну так хоть неси их домой, да в них сри!

И я внес залог за четыре кружки, положил их в сумку и, действительно, понес домой.

Но я в них не сру. Я в них храню крупу.

14. Вышенаписанное было написано летом 1995. С тех пор, говорят, началось возрождение пивных: появились заведения, где разливают по кружкам заграничное пиво, о котором говорят, что оно замечательной замечательности, а цена его постепенно приближается к более-менее приемлемой. Я однажды такое посетил — описано это в сообщении Арбат — см.

Плотников Сергей, человек с большими сиськами

0. 1997. Когда Сергей Плотников, выдающаяся тюменская личность, в 1982 году напрягал свои грудные мышцы, на них можно было ставить стакан с водкой — и он стоял. Если бы он принадлежал к женской части населения СССР, то номер бюстгальтера, которым ему бы приходилось пользоваться, был бы, вероятно, около третьего.

Далее всем желающим предлагается некоторое количество различных случаев из жизни П., в которых автор этих строк пытался, как умеет, разносторонне описать его физический, духовный и моральный облик.

1. Краткая биография П., насколько она известна автору этих строк:

1959 (?): родился в поселке Югра Заводоуковского (?) района Тюменской области;

1977 — 1982: университет, физический факультет;

1982 — 1983: преподаватель физики в ПТУ, номера которого не помню — на улице Киевской;

1983, осень — 1985, весна: служба в армии;

1986 и по сей день: дальнейшая жизнь, работа научным сотрудником в НИИ Проблем Освоения Севера (ИПОС), семейство и проч.

Переходим к историям.

2. Для начала опишем причину вышеописанного внешнего вида Плотникова С. Вот она: году в 1981-м, Плотников, будучи студентом 4 курса физического факультета, подрабатывал, как и многие тогда студенты, сторожем, сторожа по ночам какую-то школу.

Ночную скуку он разгонял тем, что взялся в школьном же спортзале предаваться всяческой физкультуре при помощи имевшейся там штанги и прочих атлетических снарядов.

Ему это дело понравилось, и, когда его подработка в школе закончилась, он пошел в клуб тюменских культуристов "Антей" и продолжил свои атлетические занятия там. И мышечная его конституция и свойства обмена веществ оказались таковы, что за полтора года этих занятий он из обыкновенного, хотя и довольно крепкого, юноши превратился в человека, грудные мышцы которого стали такими, как описано выше, и все прочие — соответственны.

При этом он умудрился не выглядеть чудовищем и гориллой, а просто хорошо сложенным спортивным молодым человеком, типа какого-нибудь греческого дискобола или копьеносца, изображенных в учебниках истории для 5 класса в качестве фотографий со статуй V века до н.э.

Весной 1982 он и Жеку Федотова принудил к этому делу, когда они вместе обитали на Семаковке (см.) — см.; осень 1982 — и меня, за что я ему чрезвычайно благодарен и обязан, это далее будет описано.

3. Кроме занятий культуризмом, еще Плотников очень любил азартные игры на деньги и готов был играть в любую игру, от преферанса и самодельной рулетки до орлянки, "чу!" и пристенка.

При этом в любой игре, в том же преферансе, — он жульничал. И при этом он жульничал так, чтобы его на жульничестве сразу — ловили.

Зачем? Затем, чтобы разгорелся скандал.

Чтобы все начинали махать руками и кричать что за такие дела в приличном обществе канделябром бьют; чтобы потом все еще больше кричали, махали руками и швыряли карты на пол, пока Плотников, наконец, не соглашался признать свою вину и заплатить положенный в таких случаях штраф; в преферансе — "четыре в гору", то есть при обычной тогдашней игре по копейке за вист — 6 копеек, — и результат?

Результат: противники Плотникова сидят красные и потные как после баньки, распаленные восторгом азарта и удачей — "подловили голубчика!"; и результат: они начинают играть по системам "была не была!", "где наша ни пропадала", и "кто не рискует, тот не пьет шампанского!" (чему Плотников всячески продолжает способствовать, то и дело напоминая, что карта не лошадь, к утру повезет, и, что коль нет бубей, так хуем бей). И только Плотников, который всю историю с мухлежом и поимкой для этого как раз и затеял, остается единственным, кто играет по скучным, общеизвестным, но все же верным правилам трезвости, точности, осторожности и теории вероятности.

И — то подсадит зарвавшихся партнеров на четыре копеечки, ибо они уж чересчур понадеялись на то, что карта не лошадь, то — вместо двух проигранных, как положено по раскладу, копеек, останется при своих, потому что разгоряченным соперникам уже не интересно биться по мелочам, то вымотает соперников вот тут, то подловит на вон том, — и такой вот кропотливой и въедливой игрой к утреннему подсчету всегда остается в итоге в выигрыше. На моей, во всяком случае, памяти, ни разу не было, чтобы он оказался в минусе.

При этом если других сильных игроков, проиграв им раз пять подряд, просто переставали звать играть, то Плотникова звали всегда — так было играть с ним увлекательно и азартно.

А что и в этот раз проиграли — ну так ведь карта, известно, не лошадь, в следующий раз уж точно повезет!

4. Вот пример, иллюстрирующий силу плотниковского таланта разжигать в людях азарт.

Благоразумный Евгений Федотов, немалое количество лет проживя в университетском общежитии именно в тех самых комнатах, где и шла неделями игра от зари до зари, сам ни разу за карты не только не сел, но даже и прикоснуться к ним брезговал: "Да я лучше на пропой изведу 30 рублей, чем хоть 30 копейками рискну ради такой глупости," — отвечал он пытающимся его втянуть в игру.

Но однажды Плотников его все-таки втянул, и обыграл за ночь на 12 рублей при ставке по 5 копеек за партию; и во что? В детскую игру в "чапаева"!

В детскую игру, да по копеечной ставке Федотов все-таки не удержался, чтобы не сыгрануть, а проиграв 5 копеек, не удержался, чтобы не начать отыгрываться, и потом опять, и еще, и вынимал из заначек рубли и трояки, и бегал по ночной общаге искать, кто разменяет их на медяки. И к утру у Плотникова этих медяков было — полведра.

Потому что из всех игорных истин, с которыми Плотников щедро знакомил своих партнеров, одну (главную!) он тщательно утаивал. А именно, следующую: "Не за то отец сына бил, что играл, а за то, что отыгрывался".

(12 рублей в тех ценах — это было около четырех бутылок водки, или примерно три недели обедать в студенческой столовой, или примерно 3 месяца ездить на троллейбусе в университет и обратно.)

5. Еще Плотников любил на деньги — спорить. Он готов был спорить — на деньги — всегда и на какую угодно тему: четным или нечетным, например, будет первый автобус, который подойдет к остановке. Мужского пола или женского сейчас выйдет из угла. Итд итп.

И при этом он тоже, конечно, жульничал.

Однажды, например, по какой-то причине зашел спор, как именно называется следующая за "Динамо" станция метро в Москве: "Аэропорт" ли, на чем стоял я, или же "Аэровокзал", как утверждал Плотников. Тут же, по настоянию Плотникова, мы поспорили на пятерку и побежали по комнатам общаги на Семаковке искать, нет ли у кого карты метро.

Нашли. Плотников схватил ее первым, свойственным ему зорким взглядом мгновенно узрел истину, и, не успел я сказать: "Вот видишь", — как он возопил:

— Ну, я же тебя говорил! Гони пятерку! Видишь — "Аэропорт"!

— Ты что, обалдел? — изумился я. — Это я говорил "Аэропорт"!

— Это ты обалдел! — отвечал Плотников, тряся картой и показывая ее всем окружающим, чтобы призвать их в свидетели. — Видите? Все видите? "Аэропорт"!

Пришлось махнуть рукой.

6. Выигранные всеми указанными способами деньги Плотников тратил не на пьянку, как остальные университетские картежники (он вообще пил крайне редко и мало), а на межполовую дружбу с девушками.

Межполовая дружба осуществлялась планомерно.

Выигранные деньги он складывал в специальную банку, и когда количество их в ней достигало некоей, уж не знаю какой, заранее рассчитанной суммы, он деньги вынимал и отправлялся гулять в ресторан "Заря", где у него была компания друзей.

И деньги он в "Заре" тратил опять же не на то, чтобы напиться как можно сильней самому, как их тратил бы, например, автор этих строк, а — на угощение девушек.

Потому что фигле — нравились они ему.

7. Однажды Плотников взялся читать "Братьев Карамазовых".

Огромной величины человек сидел по-турецки на хлипкой железной кровати, сутки напролет не отрываясь от книги, и то бил кулаком по железной спинке с восклицанием "эх, сладострастники!", то заливался краской до ушей, то подпрыгивал на панцирной сетке с криками "ох, стыдоба, стыдоба!", то вскакивал, чтобы пройтись несколько кругов по комнате, отхлебнуть теплой воды из горлышка чайника и припасть к чтению дальше.

А потом случилось следующее: Плотников откинул роман в сторону, упал на кровать лицом в подушку и зарыдал.

Автор этих строк, то есть я, кинулся к книге, чтобы узнать, какое же место так его проняло. Чисто из литературоведческого интереса, как писатель касательно писателя-конкурента.

Но Плотников мгновенно вскочил, схватил книгу раньше меня, захлопнул и тут же выкинул в форточку. А меня чуть в сердцах не прибил. И больше Достоевского — не читал. "Ну его в баню", — объяснил он. — "Одно расстройство".

8. Вот мнение Плотникова о свойствах разновидностей глистов.

По ночам у автора этих строк в те годы от жизни впроголодь бурчало в животе. Плотников за это надо мной насмехалсял:

— У тебя, не иначе, — глисты! — объявлял он. — Солитер! Тебе отдельную тарелку с ложкой выдать нужно, как пидору, с дыркой!

— Чья бы корова мычала! — отвечал я. — У меня глисты есть ли, нет ли, неизвестно, а вот ты-то как раз опистрохозный, это все знают.

— Да ты что? — изумился Плотников. — Ну, ты сказал! Описторх — он же глист благородный!

(Пояснение: многие коренные жители Тюменской области страдают опистрохозом: это такой паразит, живущий в сибирской рыбе; через рыбу он попадает в организм людей и живет в печени.)

9. Еще Плотников очень гордился своим носом, который у него был таким, что заставлял вспомнить, что в Сибирь ссылали в свое время также и плененных в Кавказскую войну горцев.

— Дураки, — говорил Плотников тем, кто вздумывал над этим его носом насмехаться, — Народной мудрости не знаете: нос горбинкой — хуй дубинкой!

10. Летом 1982 года С.Плотников получает диплом и с осени того же года начинает преподавать физику в ПТУ на улице Киевской, номера не помню. Там же, в общежитии этого ПТУ, он и начинает жить — в большой персональной комнате с персональной железной кроватью, шифоньером и тумбочкой. И еще — с большой железной штангой, потому что занятия культуризмом С.Плотников не только не прекращает, но предается им с ещё большей особой яростью. Теперь он занимается им не только в клубе "Антей", но и на дому.

Удивительную картину в связи с этим ежедневно в 1982 и 1983 годах можно было наблюдать в кафе "Ямал", что на улице Котовского.

Кафе было одним из ближайших к группе общежитий различных институтов, которая имеется на улице Мельникайте, поэтому именно студенты и составляли основной контингент его посетителей. Тем более, что "кафе" оно было только по названию: на самом деле оно было то, что в те времена положено было обозначать словом "столовая", ибо не было здесь ни белых скатертей, ни официантов; еду нужно было брать самому с железной стойки и самому нести на столик при помощи пластмассового подноса; не продавалось здесь спиртного, не играла музыка, а закрывалось все в 8 вечера: сюда ходили принимать пищу, а не развлекаться гурманством и развратом.

И вот: эту удивительную картину ежедневно являл собой сидящий за столиком описываемый Сергей Плотников. "Ямал" лежал как раз на его пути домой в общагу из спортзала "Геолог", что на Харьковской улице. И, каждый вечер, возвращаясь с тренировки, он его посещал, с целью напитать свои мышцы должным количеством белков и углеводов.

Картина была такой: за столиком сидит Плотников; на нем пиджак пятьдесят восьмого размера, весь столик перед ним уставлен тарелками, в которых 8 котлет, 12 винегретов, несчетное количество порций каши и 5 стаканов сметаны. Плотников уныло все это ковыряет вилкой и жалуется сидящим рядом тощим студентам, своим бывшим сожителям по общежитию, на плохое здоровье, слабость, вялость, жар, отсутствие аппетита:

— Ем — только лишь из чувства долга перед организмом! — пояснял он.

11. У них в Югре, рассказывал Плотников, однажды, в годы его отрочества, в 1970е, образовали клуб "Юный друг милиции", — была тогда такая мода, я, автор этих строк, тоже помню. Всех, не состоящих на учете в этой самой милиции, старшеклассников в него записали, выдали красные повязки и отправили на поселковые танцы помогать милиции поддерживать правопорядок.

— Само собой, — рассказывал Плотников, — в первый же вечер нам всем навешали там пиздюлей. И на следующий день, — говорил Плотников, — "Юного друга милиции" распустили от греха подальше: образовали "Юного друга пограничника". Понятно, от Югры до ближайшей границы хоть три года скачи, не доскачешься, — заключал Плотников свой рассказ, расхаживая по комнате общаги в кальсонах и то и дело подходя к зеркалу, чтобы на них полюбоваться.

Потому что кальсоны очень любил и имел их штук пять разных. Ибо "не тот сибиряк, кто не мёрзнет, а тот, кто тепло одевается" — ещё одна его народная мудрость. И он прав, и ему видней: он был реально коренной сибиряк, в отличие от всех нас, понаехавших.

На этом пока все — 16 ноября 1997, 14.17. Есть много и других историй о Плотникове С. — да в следующий раз.

12. Осенью 2008 я ездил в Тюмень с Осумбезом. В первый раз за 10 лет я в Тюмени оказался. Идём с Гузелью по Республике из университета — хопана! — Плотников навстречу. Где-то возле Челюскинцев. "О!" — "О!" — "Пойдём куда-нибудь присядем? Но куда? Веди." — "А вот тут рядом качалка есть хорошая, пойдём, качнёмся!"

Гыгы. Но в качалку не пошли. Пошли на ту же Челюскинцев, там был офис, в котором он трудился начальником. У него был персональный кабинет, в нём и посидели-поболтали.

Офис, кстати был их с Шапой совместным предприятием, они всякую фигню делали для городского благоустройства, — пластиковые дворовые горки для детей итд итп. Плотников нам проспектов понадавал, надо их разыскать.

Шапы на работе не было в тот день: вообще, все время нашего пребывания в Тюмени он от нас скрывался — боялся начать пить. Только перед самым отъездом мы с ним повидались на пару часиков — см. сообщ. Шапа.

Попов Дмитрий, человек-вертолётчик

0. Вот некоторые сведения о его жизни в изложении Ю.Крылова:

"Образ жизни, которую вел Д. Попов, не располагает к хронологическому описанию, — начинает Ю.Крылов свое повествование, — А посему я напишу, то что знаю, с приблизительными датами, а если кто и сможет восполнить пробелы, так я буду весьма благодарен.

Приблизительная история его жизни:

В 1970-е годы — учеба в Воронежском (?) (на самом деле — Кременчугском — мн) училище гражданской авиации.

До 1984 г. (?) — работа вертолетчиком на Севере (см.). Зарабатывает кучу денег.

1985 (?) — учеба в Университете на факультете ФРГФ (см.) (?). Бедствует.

1985-87 — мыканья по Тюмени, Москве, Киеву, etc. (Включает: работу директором клуба Механического завода (см.), председателем 2-го рок-клуба в Тюмени и т.п.). Бедствует.

После 1987 — мыканья по Тюмени, преимущественно. Бедствует.

В районе начала 1990-х — становится экстрасенсом международной категории (см.). Поездки (в компании примкнувших к нему А.Гофлина, В.Богомякова, А. Струкова, а несколько раз — и Р. Неумоева с Ю.Шаповаловым) по городам и весям в целях лечения и обучения народа мастерству эзотерических приемов экстрасенсорной направленности. Зарабатывает кучу денег.

Середина 1990-х — мыканья по Москве, Тюмени, etc., и занятия всякими разными бизнесами — от попыток взять в банке невозвратный кредит в 1 млрд. руб. до продажи пепси-колы вагонами (или составами?)

1995 г., январь — погибает в автомобильной катастрофы. Похоронен в Тюмени."

Переходим к историям.

Начнем с истории, сообщенной опять же Ю.Крыловым.

1. Так вот, 1986 год, — начинает Крылов. — Самое начало осени. Бабье лето. И на улицах — продают все подряд: яблоки, виноград, дыни, привезенные из Средней Азии, арбузы. И вот идут по улице два молодых человека. Улица называется Республики (см.), одного из молодых людей зовут Джимми Попов, а второго — Крылов. И хочется им выпить, потому что погода — чудесная, и настроение — прекрасное, и вообще — красота! Да и не пили они уже недели три, а то и месяц. Потому как денег у них мало, а выпить можно купить только у цыган (см.), в Зареке (см.), а это очень дорого. А в магазинах война, да и закрыты они, эти магазины.

И вот останавливаются они возле прилавка, который прямо на улице, и озаряет Джимми светлая мысль. Он и спрашивает у продавщицы:

— А это правда, что виноград у вас 11 коп. стоит?

— Да, — отвечает продавщица.

— А если, предположим, он уже подпортился немножко?

— Некондиция, что ли? Дык то и за 5 коп. можем продать.

Дима улыбается. Дима щурится. Дима спрашивает:

— А ты, стало быть, Крылов, в Армении долго жил? Поди и вино умеешь готовить?

— Ну-у, — мнется Крылов, — вообще-то я видел...

— Отлично, — резюмирует Джимми, — поехали.

2. И они едут на Тюменский моторный завод, который находится у черта на куличках, и где производит двигатели для самолетов. Там Джимми исчезает в проходной, строго-настрого наказав Крылову стоять под забором в условленном месте. Через некоторое время Крылову на голову летят два пустых 25-ти литровых баллона, которые он должен ловить.

Дальнейшая схема действий проста: купили 2 ящика винограда по 4 коп. за килограмм и 8 (по-моему) кило сахара.

Таинство закладки в баллоны происходило у Димы дома.

Через мясорубку был прокручен весь виноград вместе с косточками, разложен по бутылям и залит холодным кипятком с изрядным добавлением сахара. Крылов переживал, что будет дюже сладко, а Джимми приговаривал: "Ничего-ничего, весь сахар в спирт переработается!"

Потом они, согласно общепринятой технологии оставили все это месиво кваситься, а сами пока изготовили водяные затворы на пробках от бутылей. Крылов с грустным видом поведал Джимми, что ждать придется никак не меньше трех недель, на что тот радостно заметил:

— Дружище! Зато потом мы будем единственными во всей Тюмени чуваками, у которых есть 50 литров вина!

Крылов, успокоенный такой пафосной речью и тем, что он все-таки будет одним из двух самых неслабых чувачин в Тюмени, отправился спать в свой вагончик на объекте пансионат "Дружба", где его устроил сторожить по ночам фундамент некоего сооружения (?) некий М. Жилин (см.), что было очень удобно: и дом тебе, и работа, и практически никакой ответственности: попробуй-ка фундамент выкопать и украсть!

3. Примерно через две с половиной недели, когда от бабьего лета в Тюмени не осталось и следа, и даже выпал снег, и стало мерзко, холодно и очень грязно — как на улице, так и на душе, встречает Крылов Ромыча Неумоева, и тот, за разговором, этак небрежно бросает:

— А что, Крылов, не пробовал ли ты поповского вина? Изумительная я тебе скажу штука — ни сивушного запаха, никакого похмелья, практически чистый спирт!

Ну, Крылов, конечно от такой наглости теряет дар речи, и в силу буйства своего невоздержанного в минуты гнева характера кидается к телефону:

— Ты чего же, собака делаешь, — орет он ошалевшему Диме, — готовили вместе, а ты всяких ромычей у меня за спиной поишь!!!

Дима Попов со свойственной ему легкостью избегания скандалов сообщает:

— Дружище! Никто наше вино и не пил практически. Просто заскочил Ромыч, ну мы и решили попробовать — а вдруг готово? Я как раз собирался тебя разыскать, только вот не знаю, где выпить. Может, ко мне на дачу поедем, а?

4. И вот уже через два часа компания из девяти человек с девятью же литрами вина уже шлепает по грязно-снежной дороге на дачу к Диме. Здесь стоит заметить, что во время сборов народ требовал увеличения количества вина, которое берется с собой. Аргумент был старый, как мир: "Лучше пусть останется, чем не хватит." Дима выражался в том ключе, что мол, хватит-хватит, ну а если не хватит, то он сам поедет и привезет.

А дальше произошло нечто удивительное. Под треск горящих в печурке поленьев девять человек так натрескались этого вина, что наутро было обнаружено следующее:

1. Никто не помнит, как отрубился.

2. От 9-ти литров осталось нетронутым чуть больше 5-ти.

3. Наташка Фаизова, напившись, как водится обиделась, ушла по дороге и не вернулась. И это ночью, черт-те где в дачном поселке, да еще заморозки.

4. У Димкиной подружки Сьюзи обнаружился обширный ожог ноги (даже колготки расплавились).

5. У всех дико болит голова.

Вот так славно была проведена дегустация самодельного вина, созданного благодаря прекрасной идее в прекрасную погоду.

5. Ну а потом произошел казус, который до сих пор нет-нет, да и рассказывают в Тюмени.

Крылов "заправился" у Джимми 6-ю литрами вина (две 3-х литровые банки) и в добром расположении духа, уже поздно вечером, отправился к себе в вагончик — жить, как говорится, и работать.

Приезжает он на родной объект "Дружба" (СУ-7 треста "Запсибжилстрой") и видит: нет вагончика.

Так его в холодный пот и бросило: ДОМ УКРАЛИ!

Стучался он, стучался к соседям в вагончик, а ему и отвечают: "Да не знаем мы, приехали какие-то мужики на "КАМАЗе", зацепили тросом, так и увезли, даже вон электричество оборвали..." Украли, вместе со всеми его вещами, среди которых был длиннющий красный шарф, который вечно мерзнущему Крылову подарила Ирка Кайдалова

Погоревал Крылов, — а делать нечего, — поехал в общагу на ул.Мельникайте, благо дело в те времена с шестью литрами вина вписаться переночевать проблем никаких не составляло.

А с работы его на следующий день вытурили, хотя вагончик был украден не в его рабочее время). И у Крылова опять настали страшные бездомные времена.

Ну а Джимми — добрая душа, — охотно поил всех тюменщиков вином прямо в Университете, а потому оно быстро закончилось.

Была идея повторить это на следующий год, да то ли денег не нашлось, то ли виноград подорожал сильно, а скорее всего было просто лень.»

6. Ну, а теперь к изложению историй о Д.Попове приступаю я, М.Немиров, автор этих строк.

7. Появление Попова и ранний этап дружбы описаны в сообщении Алкогольный Клуб. А вот история встреч Д.Попова со звездами мировой и советской поп-музыки Б.Гребенщиковым, А.Макаревичем и Билли Джоэлом.

Дело происходит летом 1987-го года, Дима Попов прибывает с дружественным визитом в город Ленинград. С противоположной, западной стороны в город Ленинград прибывает известный американский исполнитель рок-музыки Билли Джоэл, который намерен дать здесь несколько концертов. На дворе Перестройка, Гласность и вызванная этим любовь западных людей к Горбачеву и мода на все советское.

Прибытие Билли Джоэла — один из первых визитов на советскую землю настоящей американской почти звезды, поэтому имеет место шумиха в средствах массовой информации, всенародное воодушевление и ликование. Поэтому пребывание Б.Джоэла в СССР не сводится к прилету, выступлению и отлету обратно, как нынче, а сопровождается сильной дружбой с питерскими подпольными борцами за свободу рока, беседами, тусовками и пьянством.

И вот.

И вот, в условиях наступающего вечера, Б.Джоэл идет под ручку с Б.Гребенщиковым на свой концерт во Дворец спорта. Менты разгоняют народ, расчищая дорогу этим двум интернациональных мегазвездам рока и ролла; толпа волнуется, ликует и жаждет хоть одним пальцем прикоснуться к близким светлым дням полной победы Всего Хорошего над Всем Плохим. Тут-то Дмитрий Попов, являющийся одним из стоящих в этой толпе, и поступает следующим образом.

Недрогнувшей рукой он отодвигает в сторону преграждающего ему дорогу мента. Решительной походкой, одетый, как обычно, в строгий костюм и белую рубашку при галстуке, он подходит к Б.Гребенщикову и Б.Джоэлу, лица которых выражают смятение. "Борис! — ласково, но твердо обращается он к лидеру супергруппы подпольного советского рока, — отойдем-ка на минутку!"

В смятении Б.Гребенщиков покорно отправляется вслед за Поповым. Тот же, отведя его в сторону, все так же ласково, но твердо задает ему вопрос, ради которого он, собственно и прибыл сюда, в Северную Пальмиру. "Борис! — вопрошает его Д.Попов. — Скажи — но только честно! — что ты думаешь о тюменском роке?"

Люди, которым Д.Попов рассказывал эту историю, тут его обычно укоряли: не Гребня нужно было спрашивать! Кто такой, в сущности, рассуждая в мировом масштабе, Гребень? Нужно было у Билли Джоэла узнать, что он думает о тюменском роке!

8. Из Ленинграда Д.Попов отправился в Москву. Там, среди прочего, ему довелось посетить концерт "Машины времени".

Перед концертом Дмитрий, используя присущие ему твердость, настойчивость, энергию и все прочие качества, делавшие его достойным продолжателем дела самого знаменитого в мире из тюменщиков, а именно Г.Распутина, тут же направляется за кулисы, находит там А.Макаревича и задает ему положенное количество вопросов о том, что А.Макаревич думает о тюменском роке.

В процессе беседы Макаревичу приносят толстую пачку денег — заработок с концерта. Поэтому завершает беседу Д.Попов следующим присущим ему обращением: "Дружище, — обращается он к отцу советского фолк-рока. — Понимаешь, какая незадача получилась: я тут в Москве немного поиздержался, и так получилось, что единственный, хоть сколько-нибудь мне знакомый человек в этом городе, — это ты. Не мог ли бы ты ссудить меня некоторой суммой денег? Рублями хотя бы сороками?"

Дмитрий Попов поступил так, как поступает опытный взрывник: не нужно тратить много динамита, нужно положить нужное количество в нужное место.

"Суть была в том, — объяснял позже Д.Попов людям, допытывавшимся, как же это так у него такие штуки получаются, — что Макаревич видел, что я видел, что деньги у него — есть."

И, помявшись, но, конечно, так сходу не сумев найти хоть сколько-нибудь убедительной причины отказать братушке-рокеру в искомой сумме, скрежеща зубами и глядя на Д.Попова с лютой ненавистью, Макаревич денег ему — дал.

Нужно ли объяснять, что раздобыв столь неожиданным способом столь значительную по тем временам сумму денег, Д.Попов даже и на сам музыкальный концерт оставаться не стал, а тут же им было куплено на эти деньги водки и поехато на такси к девушкам?

9. А вот история женитьбы Попова. А дело было так.

К лету 1988-го года в жизни Д.Попова появилась необходимость в немедленном заключении фиктивного брака с кем угодно. Причина: в 1987 году родители Попова, отец которого был летчиком, а мать учительницей, с которыми Попов проживал, собрались уезжать из Тюмени на Украину, в Киев, откуда они родом, и где у них была еще одна квартира. И вставал вопрос — что делать с квартирой этой, тюменской, на КПД, в которой Д.Попов вырос?

Продать, а Попова Д. забрать с собой? Но Попов совершенно не хотел переселяться в Киев. Он хотел оставаться в Тюмени — и чтобы квартиру оставили ему.

Но родители Попова Д., считая, и, в общем, довольно справедливо, сына разъебаем, были уверены, что если оставить его совсем одного, да еще и в персональной квартире, он пойдет по совсем уж кривой дорожке, жилище обратит в притон и будет безумствовать до состояния полного забвения всех норм и правил.

Вот тут-то у Попова и появился план фиктивной женитьбы. Идея ее была в демонстрации родителям, что он вот уже стал на путь исправления и остепенения, и теперь его уж точно можно оставить в городе Тюмени без родительского присмотра.

Поповым был брошен соответствующий клич в университете. Вскоре друзья и знакомые подыскали Попову кандидатуру на роль фиктивной жены — некую девушку с исторического факультета по имени Люба. Она происходила из семьи слишком строгих правил, где ее держали в уж совсем ежовых рукавицах, по причине чего она тоже стремилась в фиктивное замужество: дабы иметь законное и убедительное основание избавиться от родительской опеки.

При этом у Попова была многолетняя, как это нынче называется, герлфренд по имени Съюзи, с которой он вовсе не намерен был расставаться; ну а почему он вместо брака фиктивного не вступил в брак реальный с нею — на то много причин, которые мы сейчас не будем обсуждать. (Проще говоря — потому, что не знаю.)

И вот их свели и познакомили, Попова с девушкой Любой. Состоялся сговор, и были подписаны соответствующие документы, и магнитофон в загсе сыграл марш Мендельсона. И была свадьба, имевшая характер полнейшей оголтелости, о которой надо бы рассказать особо, да в следующий раз. И Дмитрий Попов, являясь личностью, склонной к половой распущенности, да тем более находясь под влиянием, винных паров, взял да и вполне реально осуществил относительно фиктивной женой свои права супруга.

Последствия были таковы:

а) Родительская квартира Попову Д. все равно не досталась: одновременно с ним неожиданно, и при этом не фиктивно, а совершенно реально, вышла замуж поповская младшая сестра. Как благородный человек, Попов ей права на жилплощадь и уступил.

б) Фиктивная жена Попова Люба тут же понесла и родила Попову дочь Алису, которую он, как опять же благородный человек, признал законной. И стал материально помогать фиктивной жене, и стал принимать участие в воспитании дочери и, постепенно, перешел от фиктивного супружества ко вполне реальному. А с подругой Съюзи — постепенно расстался.

Таковы причуды жизни наших дней.

10. Д.О.Попов очень любил петь. У него был приятный — а главное, невероятно громкий — баритон. Кульминационной точкой пьянки в результате обычно и становился момент, когда Попов вставал, театрально откидывал руку назад и начинал на немыслимой громкости вопить:

Устал я греться! У чужого огня!
Ах где ж то сердце! Что полюбит меня!

На самом деле он не "вопил", а именно пел, но так громко, что никакие летовские вопли не могли с ним сравниться по силе эффекта.

Пел он репертуар, странноватый для тюменских кампаний: вышеупомянутую арию Мистера Икс из одноименной оперетты, (это была самая любимая), "Дорогую моя столицу» (« Золотую мою Москву»), "Как на том берегу хуторочек стоит...", "Нет не сапфир" — и т.д.

Лютые панки внимали этим песням с восторгом, потому что такой громкости на своих концертах, при тогдашней аппаратуре, — добиться не могли.

11. 1992, весна. Мы с Гузелью живём в Сокольниках, снимая однокомнатную квартиру возле Оленьих прудов, на улице Короленко. За 3000 рублей, то есть, по тогдашнему курсу, 20 долларов. Такие были времена! Ближе к лету мы переселяемся на Арбат, сняв там комнатенку в коммуналке, а квартиру в Сокольниках передав Попову.

В один из дней июня того года меня, автора, посещает моя младшая сестра именем Елена. Имея 22 года от роду, она пребывает в Москве проездом из города Ростова-на-Дону, где она жила с мужем. Рассорившись с ним — превратности характера! — она едет в город Надым, к маме, рожать. Ибо она — на седьмом месяце беременности.

Она приезжает в Москву утром, вечером мы едем с ней в аэропорт "Внуково", откуда тогда летали рейсы в Надым. Дмитрий Попов вызывается ехать вместе с нами — давненько он не был в аэропорту, а ведь он, как-никак, бывший штурман вертолета Ми-8.

— Слушай, старушка, — говорит Дмитрий Олегович моей сестре Елене, стоя с ней в очереди на регистрацию билета. — А на фига тебе лететь в этот Надым? Там же ужас, наверно, тундра и Северный полюс! Оставайся здесь и рожай в Москве. Она, как-никак, столица!

— Да, — отвечает сестра по имени Елена, — а жить где? На двенадцати метрах в коммуналке, без ванны и горячей воды, зато с безумным братом и его не менее безумной женой?

— Зачем в коммуналке? Зачем без воды? У меня живи. Дивана у меня два, устроиться есть где. Вода горячая тоже есть.

И — такова была присущая Дмитрию Попову сила действия его личности на существ женского пола, что тут же билет был сдан, было поехано назад в Москву, и сестра моя стала у Попова на втором диване жить, и через два месяца благополучно родила дочь по имени Александра.

Нужно добавить, что видел мою сестру Дм.Попов в указанный день в первый раз в жизни и никаких видов на нее иметь очевидным образом не мог — седьмой месяц, сами понимаете.

Вот какова была широта души Попова Д.

Струковым А. было как-то предложено даже ввести единицу под названием "попов" для измерения широты души. «Причем отградуировать её так, чтобы уровень в одного попова был бы недосягаем для большинства смертных, в которых может быть, ну, 25 миллипопова, ну, кое у кого, может пара сантипопова наберется. Но единицу вмещал в себя только Дима,» — настаивал Струков А.

12. Бауманская 13 — см.

13. Примеры бизнеса, которым Д.Попов добывал себе в этот период средства к существованию, описаны в сообщении Стакан граненый. А вот еще.

В один из дней лета 1993-го года он приезжает ко мне, тогда проживавшему уже на Большой Декабрьской улице, возле метро Улица 1905 года. Попов весел, бодр и полон жизни.

— Бросай свою писанину, — объявляет он мне, — поедем веселиться! Тачила у подъезда стоит, напитки аж подпрыгивают, желая быть скорее выпитыми!

— Откуда деньги? — интересуюсь я, собираясь.

— Вагон водки в Тюмень отправили.

— Ого! Почем?

— По 2.800 за литр.

— А брали почем?

— По 2.800.

— Что же вам за выгода?

— А мы, когда вагон грузили, шесть ящиков спиздили!

Надо добавить — украденную водку они (Д.Попов и А.Гофлин) не пили, а продавали в близлежащие ларьки, чтобы накупить в близлежащем же магазине вино "Анапа", до которого Попов был большой охотник.

14. Гузель сообщает: "Прожив в Москве года три, мы с Немировым уже довольно хорошо в ней ориентировались, но — только посредством метро. Находясь же на поверхности, были беспомощны. Москва представлялась нам архипелагом островков, в каждый их которых можно попасть, только вынырнув из-под земли. И мы решили это устранить, изучив Москву наземную.

Изучение происходило так: допустим, надо из Сокольников попасть на Арбат (от Попова к нам). Вместо того чтобы спуститься в метро и чинно мирно доехать до Охотного ряда, а потом перейти на площадь Революции и доехать до станции Арбатская, находилась ближайшая остановка наземного муниципального транспорта и начиналось путешествие.

Нужно было, сверяя автобусные-троллейбусные-трамвайные маршруты с картой местности, выбрать то наземное средство, которое ехало в приблизительно нужную сторону, потом пересесть на другое, и т.д., и т.д., чтобы в результате оказаться там, где нужно.

Как ни странно, пересадок выходило немного — в основном две, иногда три. Но была сложность — неудобно разворачивать огромную карту города на улице да на ветру и искать на ней нужный участок пути. На помощь пришел Попов.

Он взял целлофановый прозрачный пакетик для сыпучих продуктов, сложил карту так, чтобы было виден именно тот сегмент, в котором происходят сегодняшние изыскания, и вложил в пакет: "Держи планшет, дружище".

Также Попову принадлежит гениальное объяснение, как ориентироваться в центральной части Москвы, в которой, как известно, нет параллельных и перпендикулярных улиц — а мы-то ведь выросли в новых городах, построенных строго квадратно-гнездовым способом.

— Надо никогда не забывать, — говорил Попов, — что в Москве ты всегда идешь по хорде! Москва же круглая, и улицы у нее — радиусы. И если ты идешь переулками или дворами с одной улицы на другую — то ты идешь по хорде. Помни это — и никогда не собьешься.

Что тут скажешь — пилот.

15. Любимым видом транспорта Д.Попова (не считая, конечно, вертолета) была электричка.

Электричками, например, он регулярно ездил из Москвы в Киев к родителям: от Москвы до Калуги, там пересаживался на следующую, там опять, и — — —. Дорога занимала в результате двое-трое суток. Но ему — нравилось!

В конце декабря 1993 года, например, было так.

Черным декабрьским утром Д.О Попов был внезапно поднят с постели осознанием факта, что Новый Год ему хочется встречать вовсе не на Бауманской улице города Москвы, где он жил, занимая один целую пустую коммуналку в восемь (!) комнат, а — дома, в Тюмени, в кругу семьи и друзей.

Тогда Дмитрий Попов поступил так: надел штаны и все прочее, пересчитал деньги и вышел на улицу.

Конец декабря 1993-го года был чрезвычайно суровым. Черное небо, багровый свет фонарей, лютый мороз, который охватил Д.Попова, когда он вышел из подъезда дома номер тринадцать, — вот что имелось вокруг него, и еще многое прочее, что следовало бы описать, обладай я положенными насчёт описания пейзажей талантами прозаика.

Быстрым шагом Попов подошел к трамвайной остановке и, менее чем через десять, минут был на Ярославском вокзале. Здесь им была куплена с рук у одной из торгующих им нелегально бабок бутылка вина мадерового типа. Подобно Распутину Г., своему прославленному соотечественнику и предшественнику по части всех вопросов бытия, от охочести до женского пола до экстрасенсорных знаний, Попов Д. именно этот тип вина предпочитал всем прочим алкогольным напиткам. После чего он решительно сел в первую с краю электричку.

В первую с края — потому что все электрички с Ярославского вокзала идут на северо-восток. А именно на северо-востоке, как это Попову было твердо известно из курса географии СССР, и расположена Сибирь и город Тюмень, являющийся ее воротами.

И таким вот образом, ориентируясь то по солнцу, то по звездам, то на электричках, то на товарняках, то кое-где и на пассажирских поездах, но в тамбуре, в условиях дикого мороза и мрака, Попов добирался до Тюмени около полутора недель и въехал в нее в результате с юга, со стороны казахского города Петропавловска числа примерно 4 января.

Если читатель подумает, что у Д.Попова в описанный период времени не было денег купить билет в плацкартный вагон любого из около полутора десятка поездов, которые ежедневно отправляются в Тюмень с Ярославского и Казанского вокзалов, — он ошибется. Денег, имевшихся в руках Д.Попова в описываемый период, хватило бы даже на билет в вагон СВ.

Но — вот так уж он сильно любил ездить именно электричками.

На этом пока остановимся — 9 февраля 1996, 13 декабря 1998

16. domovushka: а что всё-таки думали БГ с Макаром о тюменском роке — история не сохранила?)

nemiroff: Увы. Осталось покрытым мраком неизвестности.

17. Из жж Плотникова: http://za-gonzalez.livejournal.com/237249.html: "... Дима Попов, как неутомимый подвижник тюменского рока, не упускал случая этому року пособить в развитии, для чего нанимался руководителем культмассовой работы то на одно предприятие, то на другое, нигде, впрочем, долго не задерживаясь. Вот он приходит в отдел кадров какой-нибудь овчино-меховой фабрики и интересовалтся:

— А что клуб у вас фабричный имеется?

— Имеется, — отвечают ему.

— А аппаратура музыкальная в нем есть?

— Есть.

— А люди на ней играют?

— Нет у нас таких людей.

— Да как же вы допустили?! Самодеятельность на самотек пущена! Дайте-ка мне немедленно анкету на трудоустройство. Мы эти недочеты в культмассовой работе быстро поправим.

После этого вместе с авансом Диме также выдается ключ от клуба, который сразу становится точкой под репетиции и пьянки.

Тут у кого-нибудь на предприятии намечается свадьба. Дима прознает про нее, является к брачующимся и задает вопрос:

— А плясать подо что собираетесь?

— Под магнитофон, — отвечают молодожены.

— Да вы что! Как можно?! Кто же в наши дни под магнитофон свадьбу справляет? Только под живых музыкантов и никак иначе.

— Так ведь дорого.

— Я знаю отличных ребят. Возьмут всего 20 рублей, а отыграют на целую сотню.

Брачующиеся соглашаются. Дима начинает оповещать инструкционщиков. Те, голодные до нечастых выступлений на публике, притаскивают с собой из клуба аппарат. С ними является околоинструкционный народ, количеством значительно превышающим саму свадьбу. Ими тут же начинает поедаться свадебный фуршет и отплясываться самодеятельный хит: «Лучше по уши влезть в дерьмо, я хочу быть любим но не вами.» Молодожены платят Диме 25 рублей за то, чтобы он прекратил это безобразие.

На эти 25 рублей покупается водка, и веселье перемещается непосредственно в клуб. На следующий день начальству на Диму приходит жалоба, и, когда угроза увольнения становится необратимой, он в очередной раз произносит свое сакраментальное: «Я снимаю с себя обязанности директора клуба!» И тут же идет на другое предприятие, где повторяется то же самое."

"Предновогодние дни"

Одна из самых первых песен Инструкции по Выживанию, декабрь 1985, текст мой, музыка Аркана Кузнецова.

С Арканом и Джеффом мы её у меня в школе по ночам репетировали. Электронную волнищщу в духе Софт Селл — в две акустические гитары, гыгы.

Была даже запись, весны 1986, в те же две гитары и под новейшую гипертехнотронную драммашину: её являл собой Шапа, ладонью хлопая "бум" по большому лабораторному столу, а губами делая "чух", изображая электронные тарелочки. Бум-чух, бум-чух, бум-чух! — крутота! На плёнке это звучало наповал.

Увы, плёнки той не послушать: в мае 1986 её изъяла КГБ, и в недрах сего учреждения она и канула навеки. В 1991 году, в разгар новых веяний, Жевтун ходил в здании на углу Володарского и Водопроводной и требовал вернуть — фиг. Нету сказали, размагнитили давно. С фондами, дескать, напряжёнка была, плёнки вечно не хватало, вот и вашу использовали для нужд защиты Отечества.

2. Двадцать лет так она и оставалась незаписанной. Вот в декабре 2009 Плотников с Джеком Кузнецовым её, наконец, записали в Тюмени, у Джека на дому. Вокалы — Аркадий Кузнецов и Маша Барто из известной группы "Барто". То есть, это получилась коллективная работа аЧо, Джекопотрошителей и Барто.

Вот она: http://youtu.be/O-K1FqNPkGQ

3. Хорошая песня, фигле. Многовато патетики и недостаёт идиотства — ну, что делать, вот такие мы тогда были. Патетические. Думали, что так и надо, так и правильно — не смехуёчками же заниматься серьёзному деятелю музыки нювайва. Мне 24 было, Аркану — 14. Школьник он был. Джеффу — 19, вроде бы.

Текст Аркан Кузнецов подпортил, уже сейчас, в конце нулевых, — робота какого-то влюбленного вставил, фу, глупость какая. Да уж ладно, пусть будет: коллективное творчество, фигле.

протеста настроения

1. 13 февраля 1997. Имели место среди части личностей тюменской национальности.

Конкретно — среди той части их, которая горела любовью к музыке “рок”.

Начиная с 1986-го, и в 1987-м, и в 1988-м, да собственно и по сей день по сей день эти настроения среди этой части населения в очень значительной степени наличествуют.

Главный выразитель этих настроений — Егор Летов и примыкавший к нему некоторое время Р.Неумоев; главное, против чего протестуется, — существующее государственное устройство. Сначала — против наличия в СССР коммунизма, фашизма и расизма, затем — против наличия в Российской федерации гражданских свобод и прав человека, и, наоборот, за чтобы в ней было больше коммунизма и фашизма.

Источник таких умонастроений — журнал “Ровесник 1970-х и начала 1980-х годов + книга Олега Феофанова “Музыка бунта” + прочие советские периодические издания тех времен, в которых время от времени публиковались публикации о рок-музыке.

Которые читались, вырезались в библиотеках ножницами, а кое-какие и переписывались от руки; да не просто переписывались, а под копирку: чтобы экземпляр и дружбанам отдать.

2. И вот: в каждой из этих статей обязательно напоминалось, что рок есть такая музыка, которая остросоциальна и при этом несет протест.

Теперь оно, в общем, конечно, понятно, зачем тогда постоянно вставлялись в статьи эти напоминания — чтобы начальству глаза замазать! Социальная музыка — то есть почти что социалистическая! Но простодушные сибирские парни, не будучи посвящены в хитросплетения столичных эзоповых тонкостей, все написанное принимали за чистую монету и, в результате, всерьез уверовали, что рок тем более рок, чем он более является политическим. И что главная его задача — быть музыкой протеста против плохого обслуживания посетителей в точках общепита, а также проявлений мещанства в сознании отдельных представителей молодежи.

3. В 1986-89 годах вся советская рок-музыка и бросилась давать “настоящий рок” — то есть описанный выше бичующий пороки.

А некоторые — вышеупомянутый Егор Летов, например, — так и до сих пор не могут расстаться с убеждениями, почерпнутыми в отрочестве из журнала “Ровесник”.

4. 2001. Теперь уже и А. Струков подался в ту же сторону — выпустил альбом, так и называющийся «Музыка Бунта». Очень неудачный. Песни хорошие, но исполнены просто поразительно вяло и безжизненно.

5. 2009 11. "Ради Нигилизма", "Ебучий Пу пи" и "Гоп-стоп" "аРрока через Океан", кстати, — как раз пародии на всяких "Несогласных" и прочие Музыку Бунта.

Я лично всю жизнь твёрдо стоял на том, что противостояние художника машине умертвия состоит не в буквах текстов, которые он суёт в свои сочинения — а их (сочинений) структурой. Саундом. Итд.

Тогда оно эффективно. А буквы...

Надо, то есть, не обличать существующую жизнь, а наглядно показывать — тем же самым саундом, например — что возможна другая, и гораздо лучшая. Не когда-нибудь в после Мировой Революции, а прямо сейчас, здесь. Светлое Будущее — немедленно, джаст энд нау!

6. mbutov: Как ни плюют в русский рок, а это в семидесятые-восьмидесятые было единственное в мире музыкальное движение (ну, кроме какого-нибудь Виктора Хары), к которому слоган "музыка бунта" можно приложить с полным на то основанием. Потому как из всех мировых роков-шмоков только за русский рок можно было попасть за решетку — и по-серьезному.

nemiroff: За решётку? Ну это уж вы очень преувеличиваете.

mbutov: Ну как же преувеличиваю? Романов сидел. Были процессы организаторов концертов. Наконец, в первой половине восьмидесятых все очень даже неплохо мочились от страха в штаны. Помните знаменитую историю с запрещением московского концерта Аквариума, когда никто, кроме Градского, просто не отважился выйти на замену, поскольку последствия были непредсказуемы.

Ну да, более-менее обошлось тогда, повезло, слава Богу. Могло бы и хуже обернуться. Во всяком случае, репрессивный сценарий выглядел вполне вероятным. Тогда же в МГУ мели людей за книжечки, причем не на гуманитарных факультетах, все шло в общем русле.

nemiroff: Ну, не знаю. В Москве — может быть. Но мы в Сибири ничего такого не боялись. Мы были вполне советские молодые люди и были убеждены, что ничего плохого не делаем, занимаемся искусством, чего же нам бояться? Искусства не запрещены.

И в Питере, по-моему, никто ничего особо не боялся.

А в Америке, кстати, МС5 тоже вполне могли сесть по-крупному, а то и просто быть перебитыми — они дружили с чёрными пантерами и, в порядке подготовки к мировой революции, были вооружены до зубов.

А Кизи-таки посадили, кстати. И Лири. И многих ещё.