Бодлер

Материал из Энциклопедия Мирослава Немирова
Версия от 06:54, 16 июня 2013; Мирослав Немиров (обсуждение | вклад)

(разн.) ← Предыдущая | Текущая версия (разн.) | Следующая → (разн.)
Перейти к: навигация, поиск

2001

Дорогая нагою была, но на ней
Мне в угоду браслеты да бусы звенели.
И смотрела она и вольней и властней
И блаженней рабынь на гаремной постели.

Пляшет мир драгоценностей, звоном дразня,
Ударяет по золоту и самоцветам.
В этих чистых вещах восхищает меня
Сочетанье внезапное звука со светом.

И лежала она, и давалась любить,
Улыбаясь от радости с выси дивана,
Если к ней, как к скале, я хотел подступить
Всей любовью, бездонной, как глубь океана.

Укрощенной тигрицею, глаз не сводя,
Принимала мечтательно разные позы,
И невинность и похоть в движеньях блюдя.
Чаровали по-новому метаморфозы.

Словно лебедь, волнистым водила бедром,
Маслянисто у ней поясница лоснилась.
Нет, не снилось мне это. Во взоре моем
Чистота ее  светом святым прояснилась.

И назревшие гроздья грудей, и живот
Эти нежные ангелы зла и порока
Рвались душу мне свергнуть с хрустальных высот,
Где в покое сидела она одиноко.

Антиопины бедра и юноши грудь,
Завладевши моим ясновидящим глазом,
Новой линией жаждали вновь подчеркнуть
Стан, который так стройно вознесся над тазом.

Лампа при смерти в спальне горела одна
И покорно, как угли в печи, умирала.
Каждый раз, как огнисто вздыхала она,
Под румянами кровь озверело играла.

Шарль Бодлер (перевод С.Петрова), одно из (четырех) самых тех самых стихотворений «Цветов Зла», за которые сборник был осужден по обвинению в безнравственности и приговорен к сожжению рукой палача.

2. И что? Порнография? Конечно, порнография! Шикарно? Шикарно! Убедительно? Убедительно. Замечательно, красочно, выразительно и т.д. ? Именно так.

И - что? И вот что: нынче такая поэзия - совершенно не актуальна! И, грубо говоря, не нужна. И вот почему. В 19 веке массовых глянцевых журналов с цветными картинками не было! Вот такие стихи и имело было смысл писать. Да ещё даже в СССР году так ещё в 1989-м - я как раз тогда это стихотворение впервые прочел и ох, обалдел. Но сейчас - такого на каждом углу сколько угодно, в бесчисленных «Плэйбоях». Поэтому - - -

Эта эстетика победила полностью и окончательно, и тем самым сама себя, в общем, извела.

Так я полагаю.

3. Да, но тем не менее я вот сам взял, да такого целую книжку понаписал - "О разнообразных красотках". И как раз в примерно такой эстетике.

Ну, правда, не совсем в такой: скорее, в пародирующую такую.

4. Что до указанного стихотворения Бодлера, то я думаю, тут еще переводчик добавил сахару. Хочется верить, что в оригинале оно все-таки не так слащаво.

2008 9 июня

Ещё переводы "Украшений" – отсюда: http://aldanov.livejournal.com/160035.html?mode=reply

перевод В. Микушевича

И разделась моя госпожа догола;
Все сняла, не сняла лишь своих украшений,
Одалиской на вид мавританской была,
И не мог избежать я таких искушений.

Заплясала звезда, как всегда, весела,
Ослепительный мир, где металл и каменья;
Звук со светом совпал, мне плясунья мила;
Для нее в темноте не бывает затменья.

Уступая любви, прилегла на диван,
Улыбается мне с высоты безмятежно;
Устремляюсь я к ней, как седой океан
Обнимает скалу исступленно и нежно.

Насладилась игрой соблазнительных поз
И глядит на меня укрощенной тигрицей,
Так чиста в череде страстных метаморфоз,
Что за каждый мой взгляд награжден я сторицей.

Этот ласковый лоск чрева, чресел и ног,
Лебединый изгиб ненаглядного сада
Восхищали меня, но дороже залог -
Груди-гроздья, краса моего винограда;

Этих прелестей рать краше вкрадчивых грез;
Кротче ангелов зла на меня нападала,
Угрожая разбить мой хрустальный утес,
Где спокойно душа до сих пор восседала.

Отвести я не мог зачарованных глаз,
Дикой далью влекли меня смуглые тропы;
Безбородого стан и девический таз,
Роскошь бедер тугих, телеса Антиопы!

Свет погас; догорал в полумраке камин,
Он светился чуть-чуть, никого не тревожа;
И казалось, бежит у ней в жилах кармин,
И при вздохах огня амброй лоснится кожа.

Перевод В. Алексеева

Дорогая была обнажённой и, зная мои
Предпочтенья, она украшенья одни лишь надела,
Придававшие ей вид свирепо-воинственный и
Соблазнительный - взор пожирал мой её обалдело.

Мир металла и камня, подпрыгивая, издавал
Звон живой и насмешливый. Заворожённый игрою
Звука с цветом, бряцать я им не уставал,
Хоть просил у наездницы и передышки порою.

А когда изнемог, возлегла, наконец, и она,
И давая любить себя, от наслажденья стонала,
Я был нежен, как море, с ней, а из базальта стена,
Словно должное, ласки хрустальной воды принимала.

Укрощённой тигрицей вперев в меня долгий свой взгляд,
С видом томно-мечтательным разные пробуя позы
Со стыдливым бесстыдством - их памяти образы длят! -
Новизну привносила она во всё новые метаморфозы.

Эти руки и ноги, живот, ягодицы её
С лебединою негой пред взором моим аж лоснились,
Эти груди с сосцами как грозды вино мне своё
Изливали в глаза наяву, а не грёзно приснились,

Ещё более нежные, нежели Ангелы зла,
Чтоб смутить мою душу и снова начать всё сначала,
Пьедесталом которой была ледяная скала,
На которой она в одиночестве долго молчала.

Антиопины бёдра и юноши стройного грудь,
Созерцая, я видел опять и опять, как впервые,
Что для талии хрупкой её были словно запрудь,
Так они широки, и купальщицы есть роковые.

Лампы свет был готов умереть, угли лишь очага
Освещали альков, издавая шуршанья и вздохи,
Озаряя лицо цвета амбры её. Ночь долга.
В темноте её ахам опять мои вторили охи.

оригинал

Les Bijoux

La très chère était nue, et, connaissant mon coeur,
Elle n'avait gardé que ses bijoux sonores,
Dont le riche attirail lui donnait l'air vainqueur
Qu'ont dans leurs jours heureux les esclaves des Mores.

Quand il jette en dansant son bruit vif et moqueur,
Ce monde rayonnant de métal et de pierre
Me ravit en extase, et j'aime à la fureur
Les choses où le son se mêle à la lumière.

Elle était donc couchée et se laissait aimer,
Et du haut du divan elle souriait d'aise
À mon amour profond et doux comme la mer,
Qui vers elle montait comme vers sa falaise.

Les yeux fixés sur moi, comme un tigre dompté,
D'un air vague et rêveur elle essayait des poses,
Et la candeur unie à la lubricité
Donnait un charme neuf à ses métamorphoses;

Et son bras et sa jambe, et sa cuisse et ses reins,
Polis comme de l'huile, onduleux comme un cygne,
Passaient devant mes yeux clairvoyants et sereins;
Et son ventre et ses seins, ces grappes de ma vigne,

S'avançaient, plus câlins que les Anges du mal,
Pour troubler le repos où mon âme était mise,
Et pour la déranger du rocher de cristal
Où, calme et solitaire, elle s'était assise.

Je croyais voir unis par un nouveau dessin
Les hanches de l'Antiope au buste d'un imberbe,
Tant sa taille faisait ressortir son bassin.
Sur ce teint fauve et brun, le fard était superbe!

— Et la lampe s'étant résignée à mourir,
Comme le foyer seul illuminait la chambre
Chaque fois qu'il poussait un flamboyant soupir,
Il inondait de sang cette peau couleur d'ambre!